Книга Петр Чайковский и Надежда фон Мекк - Анри Труайя

«Дорогой друг» принимает предложение, но этого жеста Надежде недостаточно, чтобы смириться со своей долей женщины слишком богатой, слишком одинокой и слишком требовательной. Идея поселяется в ее мозгу: над ее семьей навис тяжелый рок. Что она сделала такого, чтобы ее близкие и она сама стали жертвами дурного глаза? Будь то Юлия, отданная Владиславу Пахульскому, жалкому и хворому, или милый Владимир, проигравшийся вчистую, или покойная Таня Давыдова, полубезумная наркоманка, баронесса фон Мекк не может отделаться от ощущения, что смотрит фарандолу в исполнении кукол. Опьяненные физической любовью, алчностью и высокомерием, они празднуют у нее на глазах триумф плоти над духом, прозы над поэзией, эфемерного над вечным. И вот что удивительно: все эти пары, торопящиеся жить и наслаждаться, дергаются под звуки музыки, которая ей знакома. Дирижер, невидимый и, наверное, дьявольский, управляет их кривляньями. Имя ему Петр Ильич Чайковский.

Глава IX

Перебирая череду своих разочарований, Надежда с ностальгией думает о тех временах, когда Чайковский учитывал ее точку зрения в вопросах своей карьеры. Сегодня, будь то его творчество или его жизнь, он кажется совершенно равнодушным к ее мнению, которое она вынашивает в своей деревенской дыре. Все же он знает, что она не считает оперу чистым искусством и не разделяет его восхищения «Пиковой дамой», фантастической повестью Пушкина, которая сильно увлекла его. Прежде он десять раз испросил бы ее одобрения, раньше чем приняться за работу. Но с тех пор как он стал держать дистанцию, он слушает иных советчиков, своего брата Модеста, Алешу, Боба, нескольких увлекающихся музыкой знатных особ да салонных интриганок. Однако Надежда не позволяет себе впасть в уныние из-за его предательства.

Хроническая усталость, ужасный ревматизм, постоянные мигрени, частичная потери памяти почти напрочь лишают ее желания браться за перо. Все же она надеется еще, что он откажется от этой затеи, которая не вызывает у нее одобрения. Но вот она получает письмо Чайковского из Рима от 27 марта 1890 года, в котором он сообщает ей, что взялся за написание «Пиковой дамы», что работа продвигается необычайно быстро и что он надеется управиться с оркестровкой в три недели. Поставленная перед фактом, Надежда оскорбляется этой поспешностью как отсутствием уважения к ее персоне. Конечно же, она когда-то читала эту повесть Пушкина, но, не видя в ней материала для оперы, она берется перечитывать книгу, дабы убедиться в правильности своего первого впечатления. Что же могло так заворожить Чайковского в авантюре Германа, этого молодого офицера, амбициозного, расчетливого, аморального и циничного? Услышав о старой графине, которая знает важный секрет – трех карт, которые позволяют знающему комбинацию выигрывать огромные суммы денег, – герой рассказа проникает темной ночью к ней, умоляет ее передать секрет ему и даже угрожает ей своим пистолетом, дабы принудить ее открыть ему волшебную тайну, но она умирает от разрыва сердца при виде наставленного на нее оружия, и он в ужасе убегает ни с чем. Вскоре после этого ему является призрак старухи, пришедшей с того света, чтобы открыть ему магическую формулу. Полагая, что его желание осуществилось, он бежит испытать свою удачу на зеленом ковре, поставив три карты, указанные ему призраком. Но в тот момент, когда он уже уверен, что побьет туза и выиграет, он видит, что держит в руке пиковую даму. Покойница отомстила ему из могилы, предав в последний момент. В ужасе, лишившись всех денег, он впадает в безумие. Что поражает Надежду, когда она внимательно перечитывает эту страшную сказку, так это решительный характер и холодный материализм Германа, готового ради денег на все, и еще отчаяние старой графини, которую богатство и сердечная черствость превратили постепенно в отвратительного домашнего тирана. Эта старуха, сидящая на груде своих сокровищ, не представляется ли она Чайковскому баронессой фон Мекк, которая не знает, что делать со своими миллионами, тогда как отчаянный офицер, обращающийся к ней с мольбой, это сам композитор, которому вечно приходится выклянчивать у своей благодетельницы несколько рублей? Вдруг ей кажется странным такое нелицеприятное для нее и для него сравнение, и, придя в себя, она находит для Чайковского смягчающие обстоятельства, такие, как его гений. Так, в самый разгар приятного времяпрепровождения в Германии она снова занимается тем, что старается обеспечить своевременное получение ежемесячных выплат музыкантом, который находится на данный момент в России, в своем доме во Фроловском.

Как и в прошлом году, она подходит к делу со всей щепетильностью и пишет ему 28 мая 1890 года из Эмса, чтобы попросить извинения: «Дорогой мой, у меня есть к Вам просьба. Срок высылки бюджетной суммы есть 1 июля, а я приеду в Москву только 1 июля, то не позволите ли Вы мне несколько дней опоздать высылкою чека, так как мне не хочется поручать этого кому-либо в Москве и предпочитаю сделать сама, когда вернусь. Не откажите, мой милый друг, сообщить мне Ваш ответ, и если моя просьба доставит Вам хотя малейшее денежное затруднение, то усердно прошу нисколько не стесняться сказать мне этого, и я тогда прикажу из Москвы сейчас выслать». Польщенный такой необыкновенной пунктуальностью, Чайковский может лишь рассыпаться в благодарностях. 1 июля 1890 года, в условленный по их новому договору день, он уведомляет ее о получении причитающегося: «Милый, дорогой друг мой! Сейчас приехал Иван Васильев и передал мне письмо со вложенными в него 6000 рублей серебром бюджетной суммы. Бесконечно благодарен Вам, дорогая моя!»

Все, кажется, вернулось в свое русло. И все же едва Надежда утишила свои мрачные мысли и приняла свою судьбу вечной дарительницы, как ее начинают одолевать тревожные сомнения. Колкие замечания собственных детей по поводу денег, которые она выплачивает кумиру, отчего они того и гляди останутся без наследства, саркастические намеки ее брата насчет двойной жизни, которую ведут некоторые знаменитости, гуляющие по салонам слухи о своеобразных предпочтениях того, кого она упорно обожествляет, все это дает ей ощущение, что она вот-вот увидит ослепительную правду. Это прозрение, она и жаждет его, и боится. После болезненных попыток оттянуть прозрение она все же начинает спрашивать себя, не была ли всю свою жизнь в глупом положении. Околдованная, она столько лет верила, что Чайковский и его музыка нераздельны и что она может доверять ему точно так же, как его искусству.

Отказываясь видеть очевидное, она и не подозревала в своей наивности, что он смеялся над ней и попросту хотел денег. Все более и более одурачиваемая, она только теперь осознает, в каком смешном положении оказалась. Нет никаких сомнений, что для всего российского высшего света она не более чем меценатка беспринципного музыканта, щедрая благодетельница гениального прохвоста, карикатура тайной советчицы, память о которой она так хотела оставить потомкам. Это уж слишком! Из уважения к самой себе она должна положить конец этой пародии дружбы! Она никогда не боялась резать по живому ради оздоровления двусмысленных отношений. 13 сентября 1890 года,[28] в пароксизме негодования, она пишет Чайковскому, уведомляя, что новые финансовые затруднения отныне не позволят ей делать ему выплаты, к которым он привык за тринадцать лет. Разрыв! Подписывая этот акт развода, она представляет, в каком отчаянии будет Чайковский, когда оценит масштаб бедствия. Не будучи злопамятной, она не без удовольствия думает о том, что отомстит на свой манер виновнику их взаимонепонимания. Как он отреагирует? Надменно, заискивающе, огорченно? Проходит несколько дней, и вот она может больше не гадать. Ответ Чайковского датирован 22 сентября 1890 года. Одновременно оборонительное и жалостливое, письмо отправлено им из Тифлиса, где он находится в турне.