Книга Повседневная жизнь алхимиков в Средние века - Серж Ютен

Бесспорно, гораздо проще, когда есть потребность изъясняться символами, прибегать к помощи образов, нежели слов. Врач и алхимик эпохи Ренессанса Михаэль Майер весьма справедливо заметил по этому поводу: «Философы выражаются гораздо свободнее и гораздо яснее при помощи знаков и загадочных фигур, этого своего рода немого языка, нежели при помощи слов…»

На одной из иллюстраций трактата «Liber Azotb› («Книга Азот) Василия Валентина изображена сирена, нажимающая на свои груди, из которых в море брызжут две струи; этот образ олицетворяет собой «богиню, рожденную нашим глубоким морем, которая извергает из своих грудей молоко и кровь, питающие камень». Еще одна хорошо известная символическая фигура: король с короной на голове, держащий в своих руках Луну и Солнце и опирающийся ногами на два стебля — один лилии, а другой розы.

В противоположность аллегории или эмблеме традиционный символ не имеет конкретного изобретателя: он, даже если используется самыми различными способами, всегда уходит своими корнями в глубинные — безличные — слои коллективного бессознательного.

Универсальность символизма есть факт, достаточно убедительно подтвержденный исследованиями в области глубинной психологии: хотя его внешние проявления, презентация, могут меняться от страны к стране, от века к веку, фундаментальная структура, образы остаются теми же самыми. В алхимии мы находим блестящее подтверждение этому.

Алхимическое озарение давало адепту знание законов, коим подчиняются Творение и человек, а также знание того, что происходило при самом зарождении мира, в котором мы живем, и что произойдет при апокалиптическом конце теперешнего земного цикла.

Дать адепту подлинную психическую лестницу, по которой бы он взошел к «вышним водам» (туда, где витают образы — универсальные, приемлемые для всякого рода потребности, — коллективного бессознательного, принадлежащего человечеству), — такова была цель внутреннего озарения, психического откровения, происходящего по мере продвижения адепта через этапы Великого Делания.

Приведем еще и другие примеры символов, применявшихся алхимиками периода Средних веков. Андрогин символизировал собой неразрывное единство противоположных начал Великого Делания. Превращение в летучее устойчивого символизировалось орлом с развернутыми крыльями, тогда как фиксация летучего была представлена грудой птиц, которые попирались ногами.

Целый ряд символических образов передавал столкновение двух противоположных природ в недрах материи Великого Делания. Так, Николя Фламель писал по поводу одной из иллюстраций в «Книге иероглифических фигур»:

«Эти двое [которые у Авиценны получили название суки и кобеля] соединились в сосуде погребения и ожесточенно кусают друг друга, пуская в ход весь имеющийся у них яд и со всей присущей им яростью, никогда не отпуская друг друга с того самого момента, как они схватились…»

Весьма дорог был алхимикам также и образ навигации. Процитируем отрывок из манускрипта Николя Валуа, нормандского адепта XV века:

«Мудрецы называют все свое делание морем и говорят, что тело сводится к воде, из которой оно первоначально состояло, и оная называется водой моря, поскольку это воистину то самое море, в котором многие мудрецы, совершая плавание, потерпели кораблекрушение, не имея той путеводной звезды, которая постоянно сопутствует однажды познавшим ее. Это та самая звезда, которая указывала путь волхвам при рождении Сына Божьего, и она же дает нам возможность узреть рождение сего юного царя».

Алхимик видел, как в философском яйце, в момент закипания заключенной в нем жидкости, начинает бушевать настоящая буря — воспроизведение в миниатюре подлинного шквала, поднимающего морские волны; затем он наблюдал «окончание потопа»: воды успокаивались, мрак рассеивался, и воздух в реторте вновь становился чистым. Универсальная жизненная сила ассоциировалась с образами Божественного моря. Алхимик возвращался в своем воображении к первобытному хаосу, к тому, что происходило в начале земного цикла, еще до того, как стали зримы происходившие на земле процессы. Алхимик, мнивший себя подлинным Творцом, должен был уметь производить чудесные превращения через формирующий свет, через огненный дух.

Алхимик лелеял в себе надежду перейти от двойственности к единству, найти средство для улавливания энергии Солнца, этого очага нашей Вселенной.

Использование орла в качестве символа сублимации и летучести понималось как нечто само собой разумеющееся: эта царственная птица поднимает в небо то, что хватает на земле.

Что же касается внутренне переживаемого возвращения к истокам мира, то не служит ли оно напоминанием о золотом веке и садах Эдема?

Мартин Ортолан, алхимик, живший в конце Средних веков, выбрал себе в качестве герметического псевдонима фамилию, вызывавшую ассоциацию с садом (Hortulanus, Садовник), и это не случайно, ведь алхимики, как мы уже ранее упоминали, любили называть себя небесными земледельцами.

Еще один пример символического образа, охотно применявшегося адептами, который сильно расходился с типом мышления, присущим современной науке, мы находим в «Фигурах Солидония», иллюстрированном манускрипте конца XV века, который копировался алхимиками вплоть до конца XVIII века. Там в качестве символа алхимии представлена лошадь, вываливающая на землю вместо навоза поток золотых монет.

В литературе и иконографии алхимиков часто встречается легендарный источник молодости. На алхимических изображениях его увенчивали то Солнце и Луна (представлявшие две космические противоположности), то лучезарный карбункул (символизировавший собой красный камень). Семь притоков — соответствующих семи металлам — питают этот источник.

Трудности расшифровки алхимических текстов многократно возрастают вследствие того, что содержащиеся в них подсказки, данные адептами, беспорядочно разбросаны и преднамеренно запутаны, напоминая разрозненные части какого-то пасьянса.

Лишь очень и очень немногие из числа средневековых алхимиков достигали своей цели. Порой на протяжении долгих, казавшихся бесконечными, лет они ждали встречи с учителем, который бы открыл им секреты, необходимые для расшифровки алхимического текста.

В предисловии к своему трактату «Flos Florum› {«Цветок цветов») Арнольд из Виллановы признается, что тщетно искал философский камень в течение двадцати лет.

Духовный мир алхимика заключал в себе две неразрывно связанные одна с другой традиционные константы: неизбежное прохождение через тревоги, мрак и грозные опасности и, наконец, после успешного преодоления этих испытаний, когда душа не поддалась отчаянию, открытие света, источника чистой и вдохновляющей радости.

Перейти от черного к белому, от гниения к растворению, от мрачной ночи к золотому рассвету — таков был великий переход к вратам жизни, слишком тесным для того, чтобы всяк мог протиснуться сквозь них.

В своих «Иероглифических фигурах» Николя Фламель писал по поводу необходимости перехода от черного к белому: «… Сними голову с этого черного человека, отсеки голову ворона, обели таким способом наш песок» {песок означает первичную материю Великого Делания).