Книга Крымское ханство в XVIII веке - Василий Смирнов

Но ни то, ни другое предположение не имеет соответственного подтверждения в турецких источниках. Васыф-эфенди просто говорит, что «Крым-Герай-хан нагрянул с бывшим у него турецким и татарским войском и опустошил московские владения. Около десяти тысяч гяуров он застрелил стрелою рока и, с многочисленным полоном придя в Крым, предался отдохновению. Весть о его кончине, приключившейся вдруг, дошла до слуха верховного везиря на станции Силиври». Если бы было подозрение в отраве, то непременно бы было на это указано кем-нибудь из современных турок: ведь сохранилась же целая легенда о том, как во время той же кампании 1769 года в турецких войсках обнаружилась смертность в Адрианополе, происшедшая будто бы оттого, что в колодезь с водой была набросана отрава подосланными от московов шпионами. Между тем на смерть Крым-Герая есть такой еще комментарий: что она произошла от огорчения и печали, причиненных хану неудачностью его набега. А всего проще видеть причину скоропостижной смерти Крым-Герая в тех излишествах, которым он предавался, по единогласному свидетельству всех, знавших его. Наконец, если бы он был отравлен по распоряжению турецких властей, то Ресми-Ахмед-эфенди не преминул бы подтрунить над такой мерой стамбульских политиков.

Крым-Герай-хан I был последний крымский хан, сколько-нибудь серьезно смотревший на свое властное положение и энергично пользовавшийся им как в свое удовольствие, так же и для поддержания собственного престижа. С его смертью наступила и политическая смерть Крымского ханства, в возможность существования которого никто теперь больше не верил — ни русские, ждавшие только удобного момента легализировать свое фактическое обладание полуостровом; ни европейская дипломатия, выбившаяся из сил в противодействии этому территориальному приращению России; ни Оттоманская Порта, не знавшая, как ей выпутаться из беды, в которую ее вовлекло легкомысленное международное тщеславие и доверчивость к дипломатическим интригам мнимых друзей ее; ни, наконец, сами татары, воочию убедившиеся в несостоятельности Порты быть надежным и мощным их покровителем при ее обнаружившейся военной слабости и денежном оскудении. Вследствие этого все ханы после Крым-Герая по своей политической роли ничтожны, по индивидуальным свойствам безличны и по историческому своему значению едва заслуживают перечисления, тем более что они беспрестанно являлись один за другим, большей частью не пробывши и одного года в ханском звании.

Когда стало известно о смерти Крым-Герая, то в преемники ему избран был с одобрения всех находившихся при верховном везире султанов, мурз и других начальников племен Девлет-Герай IV (1182–1183; 1769–1770), который проживал тогда в своем чифтлике. Ресми-Ахмед-эфенди не очень лестно аттестует его, давая ему эпитеты «огурсуз» — «бессчастного», «куввэтсыз» — «бессильного», «к делу негодного» — «ише ярамаз». Другая аттестация еще точнее определяет ничтожество Девлет-Герай-хана IV: «Назначенный на его (Крым-Герая) место хан известно, чем кончил: распоряжение татарами как народом, так и войском у него осталось на заднем плане: только величаться титулом ханским, да забирать чистые денежки взамен рационов по числу значащегося в реестре войска, да выпрашивать халаты и другие пожалования от Высокой Державы — вот что стало его обычной выгодной статьей; ханское же достоинство „сталось пустым звуком“». А между тем турки чаяли от него, должно быть, многого, когда устроили ему пышную встречу по прибытии его из Каушана в армию, и на военном совете, происходившем в ребиу-ль-эввеле 1183 года (июль 1769), выслушивали его как знатока обстоятельств и положения неприятеля, коли, при общей скудости своих финансовых средств, отсыпали ему при отъезде его опять в Каушан, 86 тысяч гурушей подъемных.

Но все пропало даром: если русские полководцы в начале этой войны действовали, по отзыву Фридриха II Великого, как кривые, то турецкие оказались в сравнении с ними просто слепыми. Хотин после нескольких неудачных атак занят был русскими; а деморализующее впечатление этого факта на войско, в совокупности с другими неблагоприятными обстоятельствами, повело к неудаче диверсии татарского отряда на Елизаветград.

По прибытии армии к Хан-Тепе, куда подошел и Девлет-Герай, снова состоялся военный совет, на котором хан «прежде всех зашевелил языком», чтобы выразить свое сожаление и скорбь по случаю оставления Хотина во власть русским; а садразам ему поддакивал. После этого заседания хан торжественно был облечен в регалии, присланные ему из Порты с силяхдар-агой, чтобы вскоре за тем быть разжалованным. Вот что говорит Васыф по поводу отставки Девлет-Герая: «Вышеозначенный (хан) около одиннадцати месяцев правил областью Крымской, и до самой отставки ему были делаемы разные богатые подарки в виде драгоценных вещей, дорогих луков, стоимостью тысяч на шесть кисетов; оказывалось внимание к самым несносным его просьбам; а между тем с его стороны не сделано было ни одной достойной одобрения и стоящей похвалы услуги. Мало того: во время разрыва моста он не оказал надлежащей помощи переправлявшимся с той стороны Днестра сюда мусульманам; он сквозь пальцы смотрел на то, как его татары, славящиеся своим искусством плавать, переправляли тех из единобожников, у которых в карманах и кошельках были деньги, а не имевших денег оставляли, вследствие чего масса народа потонула, а хан и не подумал принять против этого какие-нибудь меры[102]. Спустя три, пять дней после рассеяния войска, неприятель потянулся к Хотину. Если бы тогда хоть со слабым татарским отрядом показать лишь признак войск в окрестностях Хотина, то могло бы статься, как говорили, что неприятель не перешел бы на эту сторону. А между тем вышеупомянутый хан… тоже направился к Яссам. Неприятель же преспокойно и безбоязненно перешел на сю сторону Днестра, взял и опустошил пределы молдавские и валашские; разослав во все стороны своих кавалеристов, он совершил всевозможные злодейства.

Когда стало известно падишаху, что хан, вследствие своей трусости и бездеятельности, не сделал помехи ни гусарам, ни казакам неприятельским и нигде не выказал мужества, то последовало высочайшее повеление об отрешении его и назначении на ханский трон сына Селим-Герай-хана II — Каплан-Герая. Когда садразам узнал о том, что Каплан-Герай из своего чифтлика прибудет в императорский лагерь, то сам с государственными сановниками исполнил все церемонии встречи, угощения и приема его. Новый хан направился в Баба — Дагы и, по свершении обычного обряда принятия высочайшей инвеституры, 5 эйль-кадэ года (2 марта 1770) из-под Исмаила пошел в Каушан; предместник же его, будучи сослан на остров Кипр, только помахивал кнутиком и стал примером бесславия для современников».

Каплан-Герай-хана II (1183–1184; 1770) одни хвалят за его сообразительность и военные дарования, другие, напротив, порицают за его дряхлость, бесхарактерность и предательство. Но события во время его ханствования приняли уже такое направление, что личные доблести какого-либо крымского хана едва ли могли Поправить дело, гнилое в самом своем корне: безголовость беспрестанно сменявшихся турецких главнокомандующих, беспрерывно страшная нужда в съестных и боевых припасах и отсутствие дисциплины в войсках являются хроническим злом в турецкой армии, и отдельные успехи турок поэтому встречаются лишь в виде случайностей и мало изменяют картину сплошной мартирологии, которую представляет историческое описание всей злосчастной для них кампании. Все, это говорится о деяниях Каплан-Герая II у Ресми-Ахмед-эфенди и у Васыфа-эфенди, есть перечень одних поражений, которые крымский хан делил с турками и которые нередко, впрочем, были ими претерпеваемы вследствие его же неудачных советов.