Книга Мы бомбили Берлин и пугали Нью-Йорк! 147 боевых вылетов в тыл врага - Максим Свириденков

А благодаря моторам вот как получилось. Я подошел к командиру полка, сказал: «Товарищ полковник, можно мне на три дня съездить к знакомым под Москву?» Он сразу понял, к каким знакомым я собираюсь, спросил меня: «Когда хочешь ехать?» Я ответил, что сейчас мне нужно будет выполнить боевой вылет, а по возвращении зарулить прямо в ПАРМ (походные авиаремонтные мастерские) для смены мотора. Хотелось бы сразу и поехать. Командир полка улыбнулся мне: «Ладно, моторов сейчас нет, их пришло всего два, а менять-то нужно на скольких самолетах…» И отпустил меня в Москву на три дня.

От Мигалова до Москвы было 180 километров, это занимало четыре часа езды. Я спешил к Нине. Перед тем, как знакомиться с ее родителями, подготовился, у меня был очень паршивый, порванный ремень, а у Даньки Сиволобова наоборот — с бляхой, офицерский, красивый, широкий. Я у него на три дня этот ремень выпросил. Кроме того, из писем я знал, что отец Нины курит без перерыва. А у нас по пятой летной норме каждому было положено выдавать по пачке «Беломора» в день. Конечно, обычно получалось не совсем так: выдадут сразу пачек десять-пятнадцать на полмесяца, а через полмесяца еще столько же. А я же не курил. Вот и взял свой «Беломор», в Москве купил еще пачку «Казбека» и поехал дальше, в Малино.

Деревня эта находилась километрах в пятнадцати от железной дороги. Я сошел на станции Михнево и пошел на остановку. Там как раз стояла грузовая полуторка с натянутым тентом, скамеечками внутри. Однако места, чтобы мне сесть, в ней не оставалось. Но бабы, разместившиеся в машине, как увидели, что я в форме, тут же закричали: «Военный, надо его подвезти!» Они потеснились, меня затянули в кузов, и я кое-как поехал. По дороге у меня поинтересовались: «Куда едешь?» — «В Малино, в совхоз». — «Значит, тебе надо выйти километра за полтора до Малино, там будет как раз контора совхоза».

В конторе я спросил Алексея Тихоновича, отца Нины. Но его не было на месте. Тогда я уточнил, где он живет. Мне объяснили, мол, у него со стороны пруда крайний дом. Я сразу туда и отправился. Невдомек мне было, как в деревне работает сарафанное радио: раз я спрашивал, уже вскоре весь совхоз знал, что к Алексею Тихоновичу приехал зять. Меня сразу так и назвали. Поэтому мать Нины быстренько отпросилась с работы: надо же гостя принять. А сама Нинка как раз была дома.

Встретили меня, как полагается. Я на стол демонстративно выложил все папиросы, что принес. А когда пришел отец Нины со своей вечной трубкой во рту, оказалось, что папирос он не курит. Он выругал меня даже: «Зачем для меня разорялся? Я ведь только трубку курю!» Тут я признался ему, что не тратился, а это мне по норме положено. Он спросил:

— А ты куришь?

— Нет.

— Как же так, у вас даже бесплатно папиросы дают по норме, а ты не куришь?

Я весело ответил ему:

— Зато мои друзья до конца месяца стараются норму дотянуть, не получается у них. И потом уже весь экипаж ко мне приходит: «Командир, дай пачку!» Я их еще немножко помурыжу, наконец, говорю: «Ставьте бутылку, получите и пачку». Мы спокойненько все распиваем, тогда я им отдаю папиросы, так что они курят и свою, и мою норму.

Посмеялся отец Нины над этим. Хорошие у нее были родители. А на следующий день мы с Ниной сено ворошить отправились, сенокос ведь шел как раз. Целовались среди стогов. Уезжать очень тяжело было.

Только приехал я обратно в полк, пришел на аэродром, а там мне: «Беги, всех уже вызвали на КП получать задание». Я прибежал на командный пункт, там меня экипаж ждал, все было готово. Командир эскадрильи Уромов сказал мне: «Твой самолет уже облетан с новым мотором, будешь облетывать?» Я уточнил: «Владимир Васильевич, его вы облетали?» — «Да». — «Так неужели я вам еще стану не доверять?!»

Уточнил только у штурмана я потом: «Куда идем и какая загрузка?» Он сморщился: «Ты знаешь, где самая паршивая цель?» Отвечаю: «В нашем районе нет хуже цели, чем Либава». Там как раз стояли и разгружались десятки фашистских кораблей: и военные, и транспорты, которые привозили продукты, боеприпасы, и пополнение для немецкой армии. Соответственно, там артиллерии столько было! На каждом корабле зенитки (на гражданском батарея, а на военном — вообще ПВО сколько хочешь), да еще три аэродрома немецких базировалось рядом, и на каждом размещались истребители. Однако лететь нужно было именно туда. Перед вылетом я увидел Даньку Сиволобова, крикнул ему про ремень. Он махнул рукой: «Вернемся, разменяемся!» И в районе Даугавпилса по самолету, шедшему впереди нас, «мессер» дал очередь… Удар о землю, взрыв — и все. Но мы тогда не знали, кого именно сбили. А оказалось, именно Даньку. Горько это было очень. Весь экипаж его погиб. Кроме Даньки, многие особенно жалели Батачонка, так мы называли Гришу Батакова, Данькиного штурмана. Батачонок был маленького роста, но шустрый очень, шутил постоянно… А на память о Даньке у меня ремень его остался, до сих пор цел.

Глава пятнадцатая

Мы верили в дружбу больше, чем в судьбу

Однажды после бомбежки перегона Витебск — Полоцк в экипаже моего ленинградского друга воздушные стрелки опять прозевали зашедший в атаку вражеский истребитель, и тот прицельно всадил в самолет Саши Леонтьева длинную очередь. По счастливой случайности враг не сбил и не поджег его. Пушечный снаряд взорвался прямо под турелью у стрелка-радиста, ранив его в лицо и выбив все передние зубы. Легко ранен был и воздушный стрелок. Однако нарушилась связь между членами экипажа.

Саша сразу бросил самолет вниз с разворотом в темную сторону горизонта, а немецкий летчик, видя, что советский самолет управляем и уходит от него, решил во что бы то ни стало добить его и, перейдя почти в пике, посылал одну очередь за другой. Экипаж Сашиного самолета, видя, что высота катастрофически уменьшается, а летчик не принимает мер к выходу из пике, решил, что командир убит, и покинул самолет.

Между тем Леонтьев, выведя самолет в горизонтальный полет на предельно малой высоте, взял генеральный курс 90 градусов и пошел с набором высоты на восток. Он пересек линию фронта, уточнил направление полета по специальным навигационным светомаякам и благополучно вышел на наш аэродром Мигалово. Так как у него была нарушена связь, то здесь его в этот момент никто не ждал. Тогда Саша безо всякой очереди пошел на посадку. Руководитель полетов вынужден был угнать на второй круг очередной самолет. Когда Саша приземлился, выяснилось, что у него пробито пулей колесо, из-за чего его развернуло и сбросило с бетонки. Тут уж все оставшиеся в воздухе экипажи были направлены в зону ожидания, а дежурный трактор подцепил подбитый самолет и поволок на стоянку. В «Иле» Леонтьева обнаружили 42 пробоины. Хвостовое оперение было все в лохмотьях, правый элерон разорван вдребезги (его потом даже не ремонтировали, просто заменили новым), а воздушный винт на правом двигателе оказался симметрично пробит на всех трех лопастях. Но через три дня самолет ввели в строй, и Саша еще летал на нем.

Воздушный бой Леонтьева над целью наблюдали белорусские партизаны, и когда экипаж покинул самолет, его почти сразу подобрали. Раненым оказали помощь в партизанском госпитале, а штурман Гриша Черноморец был отправлен в штаб отряда, где имелась связь с Москвой. Через несколько дней за ним прилетел ночью «По-2» («кукурузник») и вывез на «большую землю». После этого Черноморец вернулся в полк и снова отправился в боевые полеты со своим командиром. Стрелки были переправлены значительно позже и попали сразу в госпиталь, а уже оттуда вернулись в полк.