Книга Тайные архивы русских масонов - Дарья Лотарева

Первая ступень в успехах пропаганды заключается в том, чтобы внедрить сомнение. Раз сделана прививка сомнения, то пропаганда стала уже действовать. По словам кн. А.Н. Голицына[166], А.А. Ленивцев был известен за человека «отличного ума и благочестия»; он был употреблен Кошелевым для приведения в масонство Голицына: он говорил «сладко» и завлекательно, и не только красноречиво, но сильно и убедительно; изложение его мыслей отличалось «мягкостью» и ясностью. По выражению Голицына, миссия Ленивцева была неудачна, и цель его пропаганды не была достигнута. На самом же деле пропаганда Ленивцева была успешною, так как он заронил в душу Голицына сомнение в праведности его жизни, хотя для самого Голицына казалось, что речи Ленивцева не достигли цели. Речи эти встревожили религиозный формализм Голицына, который полагал истинное христианство в наружных бдениях, постах, устной молитве, даже в лишении некоторых жизненных удобств. «Что же это за христианство, — думал тогда про себя Голицын, — сладко едят, протяжно смакуют и говорят еще громкие сентенции о душе и ее безотрадных лишениях». Тот же Ленивцев на сознание Голицына, что в самоисправлении ему труднее всего отказаться от женской любви, выслушал это сознание и ответил, что приношение в жертву лишь того, отказ от чего не составляет большого труда для него, доказывает только желание заключить удобную сделку со своею совестью.

«Истинный брат в шумных мирских обществах, в кругу своих знакомцев везде сражается со злом», — так поучал масон-руководитель того неизвестного профана, автобиография которого осталась в делах Ланского и из воспоминаний которого были приведены уже выше цитаты. Таким «истинным братом» был художник Олешкевич. По словам Пржецлавского[167], Олешкевич, бывший, «после сенатора графа Адама Ржевусского, начальником польской ложи», по своей учености, высокой степени, занимаемой в ордене, и по прекрасным качествам души, пользовался во всех ложах необыкновенным почетом. «Не говоря уже о средних классах, — пишет Пржецлавский, — петербургская знать, почти вся состоявшая из адептов, искала его дружбы», и «его энциклопедическая ученость, а главное, редкие качества души, редкие христианские добродетели, особенно смирение, не допускавшее в нем и тени гордости от таких успехов, приобретали для него любовь и уважение у всех, знавших его».

Недостаточно было, однако, завлечь в орден. Нужно было еще заинтересовать только что принятого брата, удержать его в ложе, и это была, пожалуй, еще более трудная задача, так как несколько театральная обстановка приема на многих производила расхолаживающее впечатление. Поэтому трудное дело руководства первыми шагами новопринятых братьев поручалось обыкновенно опытным и сведущим масонам, обладавшим при стойкости в убеждениях мягким характером. Принятому внушалась полная откровенность к руководителям: «Любезные братья, не стыдитесь сообщать свои мысли, дурные ли, хорошие; о любезные братья, не стыдитесь советоваться с мастерами!» Масоны говорили, что в случае недостижения цели ордена во всех братьях сам орден, прилагающий все усилия для внушения известных принципов, не виноват. В ложе Девкалиона в XVIII в. была произнесена речь, в которой оратор по поводу работы мастеров замечал[168]: «Ежечасные напоминания наших мастеров об очищении нашего сердца, об истреблении худых навыков и склонностей, об убегании плотских и духовных пороков, об упражнении в чувственных и умственных добродетелях свидетельствуют, что орден печется соделать нас лучшими сочеловеками и полезными себе и государству членами. Ежели мы не становимся таковыми, то не орден же в том виновен».

В каких мелочах выражалось это перевоспитание в орденском духе, характеризует автобиография одного масона[169], вспоминающего, как часто его руководитель во время прогулок, когда он забегал вперед, «ибо имел привычку не ходить, а бегать», схватывал его за полу и с усмешкою замедлял шаг. «Вы должны быть очень примечательны, — говорил он, — насчет вашей поспешности, и она недаром в вас так вынаруживается; я заметил ее даже не в одной вашей походке». Руководитель, давая для прочтения книгу наставляемому брату, спрашивал его спустя некоторое время, что ему из нее в особенности понравилось и на что он обратил внимание. Снисходительность и кротость, так же как ум и уменье красно говорить, были необходимыми качествами в руководителе. Часто руководимые страстно привязывались к своим руководителям; появлялось на первых порах своего рода поклонение. Упомянутый выше масон не нахвалится своим руководителем: «Я удивлялся, — писал он, — его снисходительности и кротости в рассуждении моего совершенного невежества и беспрестанных вопросов, которые бы могли навлечь на всякого скуку и неприятность, но он так был ко всему внимателен, что в продолжение нескольких недель я принужден был увидеть, сколь велика между нами разность вообще; обращение его было просто и приятно и, как он вообще всех любил сам, а особливо тех, кто вверены ему были на руководство, то мне не стоило труда полюбить его с первого нашего знакомства».

Многими было говорено, что масонские ложи были клубами, где веселились, пировали, играли в карты. Этот упрек верен только в самой малой доле. Действительно, кроме лож обрядовых, существовали еще ложи поучительные. Право держания поучительной ложи было предоставлено великому мастеру, который мог для этого собирать братьев так часто, как ему казалось полезным; поучительные ложи считались важнейшими. В законе масонов так и читаем: «Сия ложа (т. е. поучительная) есть самая нужная и потому держится чаще всякой другой». Церемониала в ней было мало: братья сбирались вокруг ковра, у столов; каждый имел бумагу и перо для записывания; иногда запись вел секретарь ложи; мастер держал беседу, изъяснял масонские идеи и пр. Иногда братья составляли хоры и пели под аккомпанемент фортепиано и других инструментов. Масонские песенники изобиловали песнями, из которых многие имели свои собственные мотивы и были переложены на ноты. В ложе Соединенных друзей песни пелись,

например, в сопровождении деревянных инструментов (гобоя, кларнета и пр.). В кассу ложи Елизаветы к добродетели было внесено одним братом, пожелавшим остаться неизвестным, 500 рублей на приобретение фортепиано. Иногда в ложи привлекались так называемые братья-гармонии, артисты в музыке и пении: они принимали участие в ложах безвозмездно. Иногда при ложах находились библиотеки. Хороший ужин по подписке завершал собрание. Подписная цена на ужин доходила до 12 рублей; братья неимущие и братья-гармонии принимали участие в ужинах безвозмездно. В праздничные дни ложи убирались цветами. В собраниях производился сбор на бедных, который достигал значительной суммы в торжественные дни. Во время ужинов пелись песни, возбуждавшие чувства гуманности, проводившие различие между обездоленным и богатым. В сборнике немецких песен издания 1789 г. напечатана песнь, принадлежащая перу Коцебу, под заголовком «Mildtatigkeit»: