Книга Тайны Шлиссельбургской крепости - Николай Коняев

Поразительно, но ведь и наследница ее — Советская империя — практически совпадала своими границами с двумя своими предшественницами. Воистину, в этом смысле, наша страна — феноменальное, небывалое в мировой истории образование.

Из различных центров, на основе совершенно различных государственных идеологий, различными империеобразующими этносами создавались эти три государства, но совпадала их территория, на которой — лучше ли, хуже ли! — но обеспечивалось выживание всех включенных в империю народов. Когда же империя благодаря враждебным внутренним силам разрушалась, она снова возникала, уже на основе другой идеологии, другого этноса, из другого центра, но в тех же самых границах…

Что это значит? Да только одно, только то, что эта империя нужна Богу, то, что народам, населяющим нашу страну, надобно исполнить то, что предназначено нашей стране Богом.

И может быть, именно эту истину и прозревал в молитвенном сосредоточении святой благоверный князь Александр Невский, когда он ехал в далекий Каракорум сквозь степи Средней Азии, практически вдоль границы империи, которую еще предстоит построить его потомкам.

«Подчинение Александра Орде иначе не может быть оценено, как подвиг смирения, — пишет Г.В. Вернадский. — Два подвига Александра Невского — подвиг брани на Западе и подвиг смирения на Востоке — имели одну цель: сохранение православия как нравственно-политической силы русского народа».

Сохранив православие, Русь надежно прикрыла с помощью татар северо-западные земли, где уже при внуках и правнуках святого Александра Невского началась кристаллизация нового центра Русской земли — Москвы, — разросшегося в могущественнейшее государство, вобравшее и подчинившее себе и своих завоевателей…

Александр Невский не мог знать того, что известно сейчас любому школьнику. Но он был святым, и яснее, чем мы сейчас, вооруженные знанием исторических фактов, духовным зрением прозревал последствия своего отнюдь не случайного, а глубоко продуманного, безукоризненного с геополитической точки зрения выбора.

Навечно повенчав Русь со степью, князь выбрал не только свой Путь.

Он выбрал Путь Руси на многие столетия вперед.

6

Петр I, ломая и корежа страну, попытался свернуть ее с выбранного святым благоверным князем Александром Невским пути.

Пройдет всего два десятилетия, и протестантский пастор Педер фон Хавен, составляя описание Петербурга, напишет об Александро-Невском монастыре:

«Прежде это был маленький монастырь, основанный русским героем по имени Александр или посвященный ему; он в XII веке защищал русскую веру и в битве одолел татар на том месте, где теперь на берегу Невы построен монастырь, почему его и назвали Невским».

Ошибка знаменательная. Простодушный протестант не понимал, что благоверный князь Александр Невский сражался за православие не с татарами, а с предками самого фон Хавена.

И не потому пастор совершил эту ошибку, что ни у кого не мог получить необходимую информацию, а просто ему и в голову не могло прийти, что Петр I поклоняется святому, всю земную деятельность которого зачеркивает своими реформами.

Да и как могло придти в голову путешественнику, попавшему в Петербург, мысль, что Россия когда-то упорно боролась за свое православие, за сохранение национального порядка и обычаев, если Петр I предлагал обратить «в рабочие дома или дома призрения для подкидышей или военных инвалидов» все монастыри, а «монахов превратить в лазаретную прислугу, а монахинь — в прядильщицы и кружевницы, выписав для того кружевниц из Брабанта»?

О каком особом русском христианстве могла идти речь, если согласно «Правилам», приложенным к «Духовному регламенту», православным монахам «под жестоким на теле наказанием» не разрешалось держать по кельям «писем, как выписок из книг, так и грамоток светских… чернил и бумаги»?

И вот теперь Петру I пришло в голову, что святые мощи благоверного князя Александра Невского должны находиться в построенной им столице Российской империи.

Наверное, можно было бы порассуждать, как не отпускает Русь своего святого в воздвигнутый на болотистых берегах Невы город, где и говорят-то не по-русски, а на каком-то особом вавилонском наречии…

«Пожалуй, не найти другого такого города, где бы одни и те же люди говорили на столь многих языках, причем так плохо… — писал о Петербурге все тот же фон Хавен. — Но сколь много языков понимают выросшие в Петербурге люди, столь же скверно они на них говорят. Нет ничего более обычного, чем когда в одном высказывании перемешиваются слова трех-четырех языков. Вот, например: Monsiieur, Paschalusa, wil ju nicht en Schalken Vodka trinken, Isvollet, Baduska. Это должно означать: «Мой дорогой господин, не хотите ли выпить стакан водки. Пожалуйста, батюшка!». Говорящий по-русски немец и говорящий по-немецки русский обычно совершают столь много ошибок, что строгими критиками их речь могла бы быть принята за новый иностранный язык. И юный Петербург в этом отношении можно было бы, пожалуй, сравнить с древним Вавилоном».

Сравнение Петербурга с Вавилоном отражало, как нам кажется, не только языковую ситуацию в юной столице…

Так что вполне можно было бы, порассуждав об этом, перейти к описанию знаменитого шлиссельбургского пожара

1724 года, в огне которого пострадали святые мощи Александра Невского…

Но есть своеволие Петра I, и есть Воля Божия…

Святые мощи Александра Невского, посрамив — ну, в самом деле, в срок привезли в Петербург тяжелый бот и не могли в срок привезти сравнительно небольшую раку с мощами князя! — своеволие Петра I, все-таки прибыли в Санкт-Петербург.

7

«Встреча святыни в Петербурге была весьма торжественна, — пишет в своей монографии М. Хитров. — Император со свитой прибыл на галере к устью Ижоры. Благоговейно сняв святыню с яхты и поставив на галеру, государь повелел своим вельможам взяться за весла, а сам управлял рулем. Во время плавания раздавалась непрерывная пушечная пальба. То и дело из Петербурга прибывали новые галеры с знатными лицами, а во главе их — «ботик Петра Великого», тоже отдавший салют своими небольшими медными пушками. Шествие приближалось к Петербургу. Мысли всех невольно неслись к той отдалённой эпохе, когда на берегах Невы и Ижоры Александр торжествовал свою победу над врагами. Шествие остановилось у пристани, нарочно для сего устроенной. Там святыню сняли с галеры, и знатнейшие особы понесли ее в монастырь».

— Веселися, Ижорская земля и вся Российская страна! Варяжское море, воплещи руками! Нево реко, распространи своя струи! Се бо Князь твой и Владыка, от Свейскага ига тя свободивый, торжествует во граде Божии, его же веселят речная устремления! — звучали голоса специально для встречи мощей святого благоверного князя составленной службы.

На следующий день император снова прибыл в Александро-Невскую обитель и раздавал здесь гравированный на меди план будущих монастырских построек. Тогда же установлено было праздновать торжество перенесения святых мощей ежегодно, 30 августа.