Книга Ангелы и насекомые - Антония Байетт

…сугубо главный зал… Здесь, на земле и в воздухе, кишат, Свища крылами, духи.

– Это о пчелах, – заметила Мэтти Кромптон. – Дальше вот как:

Так, весной, Когда вступает солнце в знак Тельца, Из улья высыпают сотни пчел, Вперед-назад снуют среди цветов Росистых иль, сгрудившись у летка, Что в их соломенную крепостицу Ведет, на гладкой подставной доске, Бальзамом свежим пахнущей, рядят О важных государственных делах, — Так, сходственно, эфирные полки Роятся тучами. Но дан сигнал, — О чудо! – Исполины, далеко Превосходившие любых гигантов Земнорожденных, вмиг превращены В ничтожных карликов; им нет числа, Но могут разместиться в небольшом Пространстве, как пигмеи, что живут За гребнем гор Индийских, или те Малютки-эльфы, что в полночный час На берегах ручьев и на лесных Опушках пляшут; и поздний пешеход Их видит въявь, а может быть, в бреду, Когда над ним царит луна, к земле Снижая бледный лет, – они ж, резвясь, Кружатся, очаровывая слух Веселой музыкой, и сердце в нем От страха и восторга замирает[19].

– Если следовать Мильтоновым строкам, мы должны назвать улей Пандемониумом.

Вильям заметил, что Мильтон точно описал пчел и что мисс Кромптон необыкновенно хорошо знает Мильтона.

– Мне пришлось выучить этот отрывок как пример героического сравнения, – сказала мисс Кромптон. – Я не жалею об этом, отрывок великолепен, и выучить его было несложно. Я запоминаю быстро, у меня цепкая память. Но если мы Пандемониумом назовем улей, как нам назвать жилище красных рабовладельцев?

– Жуткое ремесло, – с неожиданной горячностью сказала мисс Мид. – Никогда еще так не плакала над книжкой, как когда читала «Хижину дяди Тома». Каждый вечер я прошу Бога благословить президента Линкольна.

Первые выстрелы в Гражданской войне прозвучали совсем недавно. В Бридли мнения о ней разделились; семейный доход во многом зависел от хлопковой торговли в Ланкашире, так что в домашнем кругу эта тема не обсуждалась. Вильям сказал мисс Мид, что ему довелось видеть настоящее рабство в Бразилии на каучуковых плантациях, и согласился, что рабство – зло, хотя тамошнее и отличается от североамериканского, поскольку в Бразилии несмешанные расовые типы, то бишь белые, негры и индейцы, составляют незначительную часть населения.

– У меня было несколько очень добрых приятелей из негров-вольноотпущенников, – сказал он, – все люди твердых принципов и с прекрасной душой.

– Как интересно, – сказала Мэтти Кромптон.

– В Бразилии есть закон, запрещающий португальцам скупать детей у вождей индейских племен и обращать их в рабство. Поэтому торговцы людьми изобрели любопытный эвфемизм. Давая понять, что занимаются покупкой людей, они употребляют слово resgatar, что значит «выкуп». Индейцы из манаусского племени весьма воинственны, они порабощают своих пленников, затем португальцы «выкупают» их и перепродают в рабство. И слово resgatar общеупотребительно по всему течению реки для обозначения покупки детей. Таким образом, понятие «выкуп»[20] и в теологическом, и в человеческом смысле приобретает низменный смысл.

– Какой ужас, – проговорила мисс Мид. – И вы все это видели.

– Я видел такое, о чем не смею рассказать вам, – ответил Вильям, – иначе вам станут сниться кошмары. Но я испытал на себе и безграничную человеческую доброту, и товарищеское участие, особенно среди людей черной и смешанной рас.

Он вновь почувствовал проницательный взгляд мисс Кромптон. Она, как птица, была остроглаза и наблюдательна. Она заметила:

– Хотелось бы услышать от вас больше. Разве можно жить, ничего не зная о том, что происходит в мире?

– Свои байки я приберегу до зимних вечеров у камина. А пока мы должны дать имя гнезду красных муравьев.

– Мы с полным правом можем назвать его Афины, – предложила мисс Кромптон, – поскольку греческая цивилизация, которой мы так восхищаемся, была основана на рабстве и, смею сказать, не будь рабства, не заблистала бы столь ярко. Но муравьиной архитектуре, если можно ее так назвать, недостает блеска.

Маленькие обитатели муравейника, нервные и раздражительные, суетились у них под ногами, перенося разнообразные клочки и волокна.

– Я предлагаю назвать его Красная крепость, – сказал Вильям. – Название довольно воинственное и содержит намек на цвет sanguinea.

– Пусть будет Красная крепость, – согласилась Мэтти Кромптон. – А я займусь ее географией и историей, но не ab urbe condita[21], а с тех пор, как мы ее нашли.

Несколько раз он заставал Мэтти Кромптон в детской: она с прилежанием записывала эпизоды из жизни улья и муравьиного города. Лесные муравьи в этой части Суррея повсеместно устраивали брачный полет в Иванов день. В 1861 году это стало для всех неожиданностью: роение началось, когда молодые люди и обитатели классной устроили на лужайке клубничный пикник, и сотни крылатых самцов и самок, ошалело кувыркаясь, начали падать с неба на сэндвичи с огурцом и в серебряные кувшины со сливками, спариваться, барахтаться в клубничном соке и чае, сновать по ложкам и кружевным салфеткам. Евгения была раздосадована; надув губы от отвращения, она вытаскивала из-за ворота заблудившихся самцов, а Вильям ей помогал, сметая цепких насекомых с ее волос и зонтика. Девочки, визжа и отряхиваясь, носились по лужайке. Мисс Кромптон достала альбом и принялась рисовать. Когда Элен попыталась краем глаза заглянуть в ее рисунки, она захлопнула альбом, убрала его в свою корзину и включилась в битву Алабастеров с муравьями: как следует встряхнула скатерть и убрала масло. Мертвые и умирающие муравьи лежали недвижно серебристо-черными кучками. Повар дома сметал их веником с кухонного подоконника. Пока слуги поспешно уносили снедь и посуду, Вильям мельком увидел своего тараканьего эльфа; она торопилась к дому с тяжелым чайником. Мисс Кромптон, закончив свою битву, снова достала альбом. Евгения пошла переодеться, и Вильям отправился за ней следом, дабы удостовериться, что ни один муравей не запутался в оборках и складках ее накрахмаленного платья.