Книга Седьмая - Оксана Гринберга

— Вот, наверное, прямо с этого облака небо и начинается. Как думаешь? — оживает Евдокия.

— Далось тебе это небо — сквозь дрему говорю я. — Что ты там забыла?

— Облако хочу потрогать — мечтательно говорит Дуся.

— Потрогаешь. Когда-нибудь. Все там будем — бурчу я, и, кажется, засыпаю. Потому что — раз — и уже лежу, укрытая небом до подбородка. Оно мохнатое на ощупь, теплое и очень тяжелое. Я пытаюсь сдвинуть его с себя, оно не сдвигается и говорит «отстань». Приходится открыть глаза. Евдокия сладко спит, навалившись на меня всем телом. Во сне она счастливо улыбается и шевелит ногами. Облако трогает, не иначе.

История четырнадцатая. Фальшивый волк

Прошел слух, что в лесопосадке за селом видели волка. Личность очевидца была неизвестна, зато личность волка стала известна всем: большой, серый, с ногами и с хвостом.

А мы с Дусей как раз собрались возобновить прогулки в поля, благо погоды наступили заманчивые. Рассказам о волках я не поверила, к тому же мы с Евдокией не из робкого десятка. Да-да, сказала Дуся. Конечно, сказала Дуся.

Я разбросала по карманам всякое разное в смысле перекусить, если проголодаемся, надела на Дусю ошейник, достала из кладовой, устроившийся там на зимовку, поводок и мы вышли в путь.

Сначала вдоль улицы, потом улица идет дальше, а мы сворачиваем направо, проходим мимо сельского кладбища и — перед нами степь до горизонта. Проселочная дорога кружит меж полей и уходит к реке. Я отстегиваю поводок от Евдокии — гуляй! Перво-наперво Дуся падает на спину, долго и самозабвенно катается по еще короткой, но уже густой траве, дрыгает ногами и сочно чихает, жмурясь от яркого солнца. Не знаю, что они здесь кладут в свой воздух, но какой-то процент алкоголя присутствует, это точно. От него кружится голова, хочется кричать, петь, валяться и дрыгать ногами. Из всех хотелок я осуществляю лишь одну — пою. Без слов, без музыки, без звука, но точно знаю, что пою.

Радостные и поющие дошли мы до лесопосадки. И навстречу нам вышел волк. Точно такой, как рассказывали: большой, серый, были у него и лапы, и хвост.

— Здравствуйте, граждане — сказал волк. — Не найдется ли у вас кусочка хлеба?

Мы с Дусей испуганно прижались друг к другу.

— Хлеба нет — сказала я. — Есть сыр и шоколадные конфеты.

— О! — обрадовался волк. — Давайте скорее.

Сыр был проглочен моментально. С конфетами произошла заминка — фольга застряла в зубах. Дуся деликатно подождала, пока волк расплюется с конфетными обертками, потом спросила медовым голосом:

— Уважаемый волк, скажите, как вас зовут?

— Да какой я вам волк? — сказал уважаемый. — Бобик я, из соседнего села. Вот, погулять вышел. А не найдется ли у вас еще чего-нибудь пожевать?

— Не найдется — отрезала Евдокия совсем другим голосом. — Нам самим мало. Иди себе с богом, тут тебе не продуктовый магазин.

— Ну, нет, так нет. До свидания, граждане — сказал бывший волк, и ушел откуда пришел.

— Вот и верь после этого людям — проворчала Дуся, глядя ему вслед.

Мы обогнули лесопосадку, и вышли к реке. Сели на берегу, на нашем любимом месте, и стали смотреть на воду. Она блестела и переливалась на солнце, тысячи золотых зайцев скакали по ее поверхности.

— Нет — возразила Евдокия — не похоже на зайцев, скорее, на битое стекло.

— Но все равно красиво — сказала я.

— Красиво — согласилась Дуся. — И кушать хочется. Эх, сыра жалко.

Я пошарила в карманах и обнаружила маленькое яблочко.

— Оставь — сказала Дуся. — Вдруг мы встретим настоящего волка.

История пятнадцатая. С Таривердиевым

Тихо плещется вода, позвякивает стекло, журчит спокойная музыка — мы с Микаэлом Таривердиевым моем посуду. Вернее, я — плещусь и позвякиваю, а он — журчит.

Музыка Микаэла — удивительная. Она не годится для больших площадей и толп, для шумных застолий и дискотек, для хождения строем, для карнавалов Киркорова и сладких соплей Михайлова.

А вот для мытья посуды — самое оно. Сидишь себе на высоком табурете, придвинутом к столу, сплошь уставленному немытыми тарелками, чашками, кастрюльками, в большом тазу пускает разноцветные пузыри мыльная вода, и ты по очереди опускаешь в нее то одно, то другое.

Посуды за время моей болезни накопилось много, парочка сковородок даже не поместилась на столе, стоят на полу, в ожидании своей очереди.

«Свой тайный смысл доверят мне предметы» — напеваю я, заглядывая в подгоревшую кастрюльку. Понятно, что мягкой мочалочкой это дело не отскрести. Но мы-то, сельские, народ ушлый — бросаем в кастрюльку горсть крупной соли и трем специальной тряпочкой. Потом — оппа! — окунаем кастрюлю в таз с водой и порядок.

Но вот, сквозь размеренные звуки воды и музыки, издалека, с другого конца земли, слабо, но настойчиво, как комариный писк, звучит иной звук. Кажется, Евдокия затеяла с кем-то выяснять отношения. А поскольку выяснения затянулись, я порываюсь сходить посмотреть, что там и с кем там. «Не дергайся, сиди спокойно — говорит Таривердиев — накричится, сама придет и все расскажет».

Мудрый человек, Микаэл, как в воду смотрел. Через пятнадцать минут за дверью раздался крик «эй вы там открывайте я пришла!» Ворвалась пахнущая морозом и снегом Евдокия и, спотыкаясь об сковородки, устремилась к ведру с водой.

— С кем ты там так громко ругалась? — спрашиваю я ту половину Дуси, которая не влезла в ведро.

Страждущая пытается одновременно пить и отвечать, от чего вода в ведре бурлит и булькает. Поверх бурления плавают Дусины уши.

Наконец Евдокия выныривает из ведра:

— Там соседская Джеська обзывала нас с тобой кринками и городскими гыцелками.

— Какими кринками? — пытаюсь сообразить я. — Может, украинками?

— Точно. Вы, говорит, украинки.

— Ну, не знаю, кто такие эти гыцелки, а вот насчет украинок твоя Джеська права.

— Как это? — удивляется Дуся.

— Мы с тобой родились и живем в Украине — значит, украинки.

— Ты же говорила, что мы живем в селе?

— Ну да, а село находится в Украине.

— А Украина?

— В мире.

— А мир?

— Во Вселенной.

— А Вселенная?

— Везде.

Тут лицо у Дуси становится таким украинским, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Потом представляю Евдокию в веночке с лентами, сдвинутом на одно ухо, и все-таки смеюсь.

— И скажи этой Джеське, что она еще больше украинка, чем мы с тобой?

— Почему это? — обижается за нас Дуся.

— Потому что я по паспорту русская.