Книга Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа. 1935-1936 - Иван Чистяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дешево расценивают жизнь стрелка, и вот почему. В армии убей бойца — там траур, командование не знает, что сделать, как отвечать. А у нас. Стрелок ежесекундно подвергается опасности, рискует, и побег не допустил, и не убей, да оглядывайся, как бы не прирезали, оружие не отобрали. Ценить и учитывать этого не хотят. Надо стальные нервы. Везет ф-га шпалы жечь. Охрана за шпалы отвечает. Охрана отбирает, произведя выстрел над головой, от которого падает в обморок нач-ца ф-ги. Виновата охрана, потревожившая курву. Вот заколдованный круг. Хорошо все это обсуждать, сидя в кабинете и по-кабинетному думать. Попробуй угадать мысли 3-й части. Помполит острит:
— Устали от работы комвзводов, от занятий, ну и не ведут разъяснений.
Приятные шуточки. Командиры и стрелки — не люди, не должны уставать.
Зажимают совсем охрану. То, что мы должны делать в порядке общественной работы, теперь чуть ли не приказывают. А где воспитатели К. В. Ч. И тут охрана не помогает. Не помогает опергруппе. А опергруппа помогает охране? Бегут з/к от плохих бытовых условий. О них говорят. Интересно было бы, если я убежал бы от бытовых условий.
Сам кривой черт не разберет. Одни говорят — снимите конвой с 59-й, и они будут работать. Другие орут: что вы делаете! Бандитов без конвоя выпускаете.
А все же по делу Бачевского остался виноват Голодняк. Нач. 3-й части упоминает мое воспитание, а Бачевский — сильную политподготовку. Голова в лобной впадине болит. Разложился 1-й отряд; разложился 10-й и намекают на Гридина, что он Чапаев-партизан. В такой обстановке все разложатся. А я? Я тоже. Никому же не хочется служить в БАМе.
Погода цимис. Безветренно и парит, жарко даже в шинели. В Москве сегодня выходной, и на стадионе, если там такая же погода, оживление, смех, радость. А у меня пьяный повар испортил завтрак, оставив всех не евши. Ну, сам съел пять суток и квартал зачетов.
Быстро делают в БАМе начальство. Был помполит отряда Циганков без партдокументов, теперь отдельком. Помполит 1-го дивизиона наоборот из ком. отделом в помполиты. Первая весна не в Москве, за исключением Кр. Арм. Освобождаются пачками, к 15/ IV должны уехать 500 человек. Нас когда освободят?
Оголили взвод до того, что помкомвзвод дежурит ночь. Переводят, перебрасывают з/к, а нам конвоируй. Нач. отделения звонит: дай конвой, 3-я часть: дай конвой, дивизион: дай конвой и т. д. Хоть роди, а дай.
Родит жена политрука Лыкова, просит лошадь для перевозки в больницу. Надо быстрей, а у нас не знают, можно послать или нет, как взглянет начальство. Человек хоть умирай, нужно сохранить устав и все инстанции.
Влетает в штаб отр. уборщица с кухни и раскричалась:
— Что такое, охр. матом ругается, что за работа, что мы не люди? — и пошла, и пошла, в пылу сама запустила.
Обижаются, стервы. Нам же, когда они лаются, приходится терпеть. Да еще вздрючку получишь на случай нетактичного обращения.
Что ни день, то чудачество. Но такое, за что надо греть. Нач. отряда проявляет свою власть. В первой половине дня не выходил на работу, спал. Во второй сидит до 12, не уходит, сидят писаря. Час не уходит, в 2 часа вышел из кабинета да говорит адъютанту:
— Кто работает не за страх, может уходить!
Тайсумов плохо разбирается в русских пословицах, переспрашивает:
— Что сказал нач-к?
— Сказал, надо работать за совесть, а не за страх.
С перепугу парень кричит:
— Я за страх! За страх!
Поднажал на помпохоза с комнатой, завертелся юлой. Я да я, да мы, да сделаем, вы сами видите, какая работа. Работа же такая, что нач. отр. карточки семьи не готовы, то полки адъютанту, то нач. отр. квартиру побелить.
Пробуждается природа. Несутся гуси к северу. Грачи на нивах, жаворонки. Паук бежит, бежит, торопится. Зу-у-у-уммм — от мухи шум. В шинели жарко. А над горизонтом марево. Не помню больше ничего.
Да вот еще. Нач ф-ги 11 пишет заявление нач. отделения и Бачевскому: охрана безобразничает, не пускает нас на производство, меня и воспитателя, и т. д, срывают, мы горим желанием и пр. Выясняем. Воспитатель имеет подконвойное хождение, а остальные шли через зону. Что ж часовой, попка что ль? Он обязан остановить. Нас остановит, да еще положит, на то у него и дрын в руках. Как все же нач. отделения быстро реагирует на заявление з/к. Срочно расследовать и доложить. А о нас хотя бы заикнулись, нет. Ну, подберем материал.
Снимаю схему аммонального склада. А солнце шпарит так жарко. И думается мне, и кажется, что я в Москве, в Сокольниках. На стадионе тренировка и я среди всех по обыкновению. Говорят, что москвичами укрепляют дисциплину, но это как раз наоборот.
Разве легко нам из шума столицы в такой дыре как Д. В. К.? Спрашивают много, работаем по 18 часов в сутки, живем в собачьих условиях, а платят меньше чем в Р. К. К. А. Возможностей получить срок больше, чем где-либо. За что же спрашивается все это. И Николенко туда же, куда и все — долой из БАМа. Партийцы, где ваш долг?
Николенко подтверждает, что помполит не против сам уволиться. Вот вам политико-моральное состояние. А раскричится, черт, на нас, так куда там. Служака.
Темень непроглядная, глаза болят от напряжения.
3,30. В ружье! С 11 побег четверых из-под обстрела. Беру пять желающих и цепью по полю, по болоту, на воде. 15 километров ускоренным шагом, нагрелись. Безрезультатно. Взяли беглецов в Завитой.
Вызывает нач. 3-й части и пошел. Говорит спокойно, деликатно, но нет-нет, да пустит вдоль и поперек. Считают меня членом партии, да обещают как партийцу всыпать. А как командира отдать под суд. Хотел сказануть нач. 3-й ч., что побег-то произошел после вашей беседы через 2 часа, да удержался. Надо быть дипломатом, и незачем накрикивать на себя беды. Днем снимаю. Жарко. Вьется жаворонок звонкий. Свободно льется трель. Поет, поет и радуется солнцу, радуется весне и жизни. А я не рад жизни. Так влачишь существование, теряешь ни за что, за 300 руб. Снова к телефону.
— Т. Чистяков! Когда у вас наконец прекратятся безобразия? Завели людей в вокзал и сами дремлят! Надо выбрать боевых!!
Люди-стрелки не мои, причем тут я? Где взять боевых? Когда и таких-то нет. 3-я часть сама старается работу свалить на нас. На обработке этапа никого. Есть тогда, когда нас гонят.
Иду на 7-ю за 15 к. пешком. За разъездом ж. д. резко изменяется. С крутым поворотом уходит в сопки. Вьется по склонам в узкой лощине. Насыпь то прорезает сопку, то идет как бы по террасе влево-вправо. С одной стороны обрыв, с другой — песчаные оползни выемки. Пласты разноцветного песку, корни деревьев, кустарники, овраги и телеграфные столбы, на которые, если посмотреть с высоты и вдоль, то получается впечатление громадной пилы. И ко всему этому вальдшнепы тянут тучей, подняв сплошной базар в воздухе.
