Книга Лисянский - Иван Фирсов

— Ты не находишь, — спросил он у Лисянского, — что господин Крузенштерн кичится своей близостью с Берингом?

— Пожалуй, ты и прав в какой-то степени, — осторожно ответил Лисянский. Он сам заметил с самого начала плавания, что Крузенштерн несколько уединяется со своим товарищем по каюте, иногда целыми днями не появляется на палубе, будто старается оградить его от общения с остальными спутниками.

— Видишь ли, тут есть оправдание некоторое, — продолжал Лисянский, — последние кампании я встречал их на берегу вместе. Правда, случалось сие редко, потому что приходилось мне большую часть времени проводить в море.

— Еще бы, — хмыкнул Баскаков, — мне известно, что после войны Крузенштерн служил при Кронштадтском порте и в море не хаживал. Стало быть, ему времени для провождения с Яковом Берингом искать не приходилось.

Обычно русские офицеры обедали и ужинали вместе, и тогда невольно завязывался разговор обо всем — о прошлых кампаниях, разных происшествиях из морских приключений, прочитанных из книг или случившихся недавно на Балтике. Бесшабашный Баскаков, а иногда и Великой прерывали эти россказни и вспоминали случаи из жизни более близкой и интимной. О веселых девицах, которых в Кронштадте в последнее время появлялось все больше, или замужних красавицах в столице, где нравы отличались свободой и беззаботностью.

Однажды Крузенштерн в который раз завел разговор о заслугах Витуса Беринга в его Камчатских экспедициях. Обычно все выслушивали эти монологи с вниманием, но Лисянский каждый раз ожидал, что Крузенштерн вспомнит и о спутниках командора, однако этого не происходило. Выслушав Крузенштерна, Лисянский проговорил:

— Однако, величие командора Беринга и в делах его сподвижников.

— Например? — перебил несколько удивленный Крузенштерн.

— Капитан Чириков также по сути в то время достиг берегов американских.

Крузенштерн перевел взгляд на Беринга.

— Быть может, это и так, но мне сие достоверно не известно.

— Сведения о том упоминаются в описании морских путешествий, — холодно ответил Лисянский. — Кроме прочего сказывал мне Николай Гаврилович Курганов, его превосходительство адмирал Нагаев доказывал ему об этом случае подлинными бумагами Камчатской экспедиции.

Крузенштерн все же настроился продолжать беседу:

— Сие не умаляет значимость экспедиции командора Беринга, он обогнул Чукотский полуостров и отделил Азию от Америки проливом, называемым именем его.

Лисянский доброжелательно улыбнулся, посмотрев на смущенного Беринга.

— Твоя правда, Крузенштерн, токмо казак Семен Дежнев тем же путем ранее хаживал, — и, опережая вопрос Крузенштерна, добавил: — Про то сказано в тех же «Описаниях путешествий за год семьсот пятьдесят восьмой».

Видимо, Крузенштерну стало неловко, — по излюбленной ему теме беседа приняла неожиданный оборот. Сохраняя невозмутимость, он пожал плечами.

Остальным уже надоела, видимо, полемика товарищей, и Великой прервал затянувшуюся беседу:

— Не пора ли нам, господа, подумать о более приятном препровождении времени. Давайте пригласим ревизора и попросим сыскать пару бутылок портвейна. Кстати, бриг наш стало покачивать.

Действительно, висевшая посредине лампа заметно раскачивалась, а стаканы в гнездах слегка позвякивали.

Баскаков пошел искать ревизора, а Лисянский, одевшись, поднялся на шканцы. После выхода из пролива в Северное море ветер значительно изменился, и судно подвернуло, чтобы не терять скорость. Наверх поднялся Стивенсон и кивком поздоровался с Лисянским. Ему нравился этот смышленый, совсем юный русский офицер. Он чаще других появлялся на палубе, присматривался к вахтенному у штурвала, оценивающим взглядом окидывал паруса.

Из разговора капитана со своим помощником Лисянский понял, что судно, изменив курс, направляется значительно севернее Лондона. Если ветер в ближайшие часы не зайдет, прежним маршрутом следовать не придется. Заглянув в каюту капитана, Лисянский подошел к карте. Второй помощник капитана прокладывал новый курс судна. На вопросительный взгляд русского офицера он показал циркулем на карту и произнес: «Гулль».

К вечеру на «Фанни» уже знали, что из-за резкой перемены ветра Стивенсон решил окончательно изменить маршрут и следовать в Гулль.

— Ну что ж, Гулль так Гулль, нам все равно, — невозмутимо встретил новость Баскаков, — все одно, где фунты транжирить. Это в Кронштадте торговцы ломят цены вдвое против столичных. Здесь-то, в Старом Свете, все равно, что в Гулле, что в Лондоне жизнь одинакова. А впрочем…

19 ноября бриг остановился на рейде в 20 милях от Гулля. Стивенсон обещал через два-три дня сняться с якоря.

— А вдруг опять ветер противный задует? — сказал за завтраком Баскаков.

— Что же предлагаете? — спросил Великой.

— Съехать на берег и сушей добираться до Лондона, — ответил Баскаков.

Предложение понравилось, но не всем.

— Нам предписано прибыть в Лондон на этом бриге, — сказал Крузенштерн, — разумнее поступить так.

В конце концов пять офицеров решили ехать, в их числе Лисянский, Великой.

— Неведомо, что ждет нас в Лондоне, — сказал он, — пошлют сразу на корабли, так и англицкую державу не увидишь.

Договорились встретиться в Лондоне и в посольство явиться всем вместе.

Лоцманский бот доставил отъезжающих в таможню Гулля.

Узнав, что перед ними русские офицеры, чиновники бесцеремонно переворошили нехитрый багаж и, пошептываясь, объявили пошлину по нескольку гиней на каждого.

— Чистый грабеж, — возмутился Великой, когда они устроились в гостинице.

Все разделили его настроение, а Лисянский добавил:

— Народ здешний весьма просвещен в делах денежных и более всего почитают толстый карман. Ежели так дело пойдет, глядишь, и в долговую яму угодить недолго.

Два дня впятером бродили по городу. Сначала обошли порт. В двух больших доках стояли корабли на ремонте. На эллингах высились корпуса строящихся судов. Порт располагался выше уровня моря. Для морских судов прорыли канал с искусным водоподъемником. Многие узкие улочки сохранились со времен средневековья. В них с трудом расходились и три человека. На центральной площади против старинной протестантской церкви возвышалась на постаменте позолоченная конная статуя первого английского короля Вильгельма I.

Рано утром на третий день офицеры отправились в дилижансе в Лондон. В английскую столицу они приехали удачно, в тот же день ошвартовалась в гавани «Фанни оф Лондон».

Все обошлось благополучно, и наутро, в мундирах, немного волнуясь, они ожидали встречи с русским послом.

Граф Семен Романович Воронцов тридцать лет состоял на дипломатической службе, последние десять — послом в Англии. Тонкий политик, он убедил Екатерину II не уступать перед нажимом правительства Питта-младшего и, действуя решительно, отвел в 1791 году угрозу войны Англии против России. Его брат Александр пребывал президентом коммерц-коллегии, одна сестра, Екатерина Дашкова, — директором Российской Академии наук, другая сестра, Елизавета, побывала фавориткой Петра III… В Петербурге его недолюбливали и Захар Чернышев, и всесильный Григорий Потемкин. Да и сама императрица не могла забыть близости Воронцова к ее покойному супругу. Поговаривали, что Петр III готовился развестись с Екатериной, выслать ее и провозгласить императрицей Елизавету Воронцову, женившись на ней… Однако и в Петербурге, и в Лондоне его ценили высоко. Семен Романович имел дело не только с министрами. Он встречался с членами парламента и военными, крупными торговцами и коммерсантами, часто беседовал с учеными и журналистами, слыл среди лондонцев самым популярным иностранцем.