Книга Айфонгелие - Георгий Зотов

(Слабый вздох.)

– Партия мутировала. Революцию делать не с кем. Проигравшие живут лучше победителей. Министры – мудозвоны. Коба, я не знаю, откуда ты взялся и зачем меня нашёл. Но трава больше не берёт. Давай просто пить водку и грустно молчать. А когда кончится водка, возьмёмся за спирт. Я теперь сто лет просыхать не буду.

– Поехали, Ильич. За рэволюцыю?

– Не чокаясь.

Глава 4

Гастарбайтер

(Садовая-Кудринская, освещённая фонарями улица)

…Я похудел. Э-э-э. Да, генацвале, можешь мне повэрить. Кушать-то очэнь хочется, а у меня нет дэнег. Как назло, здэсь на каждом углу приютился грузинский рэсторан. Подойдёшь ко входу – вах, какой запах. Далеко не те нэжные хачапури, что готовила мама, однако с голодухи съешь чего угодно. Где взять денег, слющай? Я не чураюсь работы, но на неё просто так не устроишься. Проверяют визу-мизу, регыстрацию. Вот придумали, э! Я пришёл в одну кафэшку, говорю: согласен у вас официантом трудиться за еду, никаких проблэм, батоно. Спрашивают паспорт. А у меня нэт. Вызвали полицию, еле сбэжал. И что делать, да? В прежние врэмена я грабил банки. То есть экспроприировал, как тогда называли. Правда, нужно оружие, но, думаю, в отчаянии обойдусь и голыми руками. Раньше сумку с дэньгами сопровождал вооружённый казак: я голоден и вырублю его одним кулаком, бэз кынжала. Вэчером явился в банк и что вижу: никаких казаков и седельных сумок с банковскими билэтами. Я вполне допускаю, что уже в СССР это выглядело иначе, но у меня тогда кошэлька не было, и за зарплатой я не ходыл. Мой вызывающий вид привлёк внимание, и ко мне подошёл блэдный юноша с галстуком. Он спросил, может ли чем-то помочь, и я угрожающе гортанно крикнул, всплеснув руками: «Дэньги! Дэньги давай!»

И знаете что? Юноша предложыл мне кредит.

Я послал доброго товарища на хуй, и меня выдворили из здания. Я побрёл к мэстному крытому рынку. Там грузины продавали зэлень и сыр. Для меня страшным аткравением было узнать, что Савэцкий Союз распался, а Россия воевала с Грузией. Ваймэ! Но ладно, это ещё полбеды. Я савсэм не могу понять, зачэм люди проголосовали, чтобы отделиться от Москвы, и после толпой ехать сюда спать на грязном полу овощного рынка? Ради такой жизни развалили СССР? Э! Я бы, само собой, с удовольствием всэх расстрэлял. Но только не знаю, кого именно – контррэволюционеров, загаворщыков, антисавэцских агитаторов и буржуев тут очень много. Это после, сэйчас надо поесть. Я обращаюсь на рынке к Вахтангу, торгующему сулугуни: на мэнгрельском диалекте. Прошу нимнога дэнег. Объясняю – батоно, мне нэчиго кюшать и у меня нэт паспорта. Он разрешает мне после закрытия рынка погрузить остатки аващей в фургон, даёт за это лаваш, сыр и вино. Мы даже с ним поём – «Сулико», безусловно. Я сплю в парке и прихожу к нему на слэдующий день, помывшись прэдварительно в пруду. Нэдэлю всё продолжается ниплоха, и я уже думаю, что после прихода к власти не расстреляю Вахтанга, а дам ему всего лишь дэсять лет за крайне буржуйское отношение к корифею всэх наук и вождю трудящихся. Но тут на рынке происходит облава полиции. Вахтанга арэстовывают из-за просроченной визы вместе с тархуном и петрушкой, а я едва уношу ноги. Я за считаные дни научился быстро убегать – и от полиции, и от скинхэдов.

Заработка нэт. Еды нэт. Клянусь мамой! Что дэлать дальше?

Я умею руководить государством, но тут меня и в крэсло секрэтаря горкома не посадят. Я был министром обороны, мог бы прэдложить свои услуги в завоевании Сирии (с Германией ведь справился), но я уже достаточно изучил саврэменную ситуацию: нэт, во мне не нуждаются. Сплошная и повсэместная антисоветчина, кацо. Тут целый «букет» подразделов пятьдесят восьмой статьи – и контррэволюцыонная деятельность, и контррэволюцыонная агитация, и пропаганда. Я бы с удовольствием отдал под суд и расстрэлял виновных в моей бэзработице, но не имею возможности. Я нахожусь в некоторой прострации, и она пастаянна усиливается из-за чувства голода. Ну пачиму я не выучился вадыть автомобиль? Устроился бы шофёром, тут многие беженцы из бывших республик покойного Союза работают таксистами. Возят сытых граждан мэтрополии, с которой они так грезили расплеваться, – ведь она же пила их кровь и неустанно грабила национальные богатства. Говорят, правда, кому-то повэзло с сытой жизнью – прибалтам, напримэр. Но позволь, генацвале, я сам помню, как Прибалтика рукоплескала нашим танкам и забрасывала их цветами, а мэстные парламэнты захлёбывались в счастье, голосуя за вхаждэние в дружную семью савэцких народов. Э-э-э… впрочем, всего через год они аналогично встрэчали цвэтами войска вермахта и тоже захлёбывались в счастье. Упс.

Как тяжёло быть бесхозным генсеком.

Жалкий, с сосущим чувством в жэлудке, я забрёл посетить собствэнную могилу на Красной площади. Долго стоял, глазея на плиту. Э! Вот кто мне скажэт, чем они были недовольны, когда вынесли меня из Мавзолея? Савэцкий народ так замэчательно жил. Взять хотя бы меня. Каждый день на столе осетрина, чёрная икра, чахохбили, сациви из старого индюка, лучший коньяк, коллэкционные вина. Нэплохая дача в Абхазии. Нэсколько служебных автомобилей. Каков был достаток остальных людэй, я не знаю, но ведь вряд ли хуже? В нынешнее врэмя три машины на семью – норма. Заслуга товарища Сталина. Народ больше не теснится в коммуналках. Это тоже я. Красавчик, правда? Я заложил фундамэнт всеобщего счастья укреплением магущэства страны и неустанным уничтожэнием её врагов. И где их благодарность? Грустно. Самое пэчальное, что я сэйчас осознаю, – политик ведёт себя как одомашненное животное. Посади леопарда на дэсять лет в зоопарк, а потом выпусти в лес: он погибнет. Неужели я когда-то работал рэпэтитором и не гнушался колкой дров в дэрэвне? А сейчас я, бывший гэнэральный сэкретарь вэдущей партии, да чего уж там – бог этой страны, рыщу по мелким рынкам с гастарбайтэрами в поисках выброшенных продуктов, как последний нищеброд. Политик, сука, разнеживается в условиях зоопарка. Он привыкает, генацвале, к казённой тёплой квартире, личной машине с водителем, хорошей зарплате и приятным дополнэниям вроде взяток (нэт, не при моей власти, э!). А потом его вдруг берут и выбрасывают на мороз, как надоевшего щэнка. И вчерашний злобный леопард, жалобно скуля, жмётся возле помоек, чтобы прокормиться протухшими отбросами. Но судьба одна – звэр всё равно замёрзнет и сдохнет, ибо нэспособен добывать себе пропитание. Он умеет лишь болтать впустую. Я уяснил: треплется здесь каждый. Когда я вернусь к власти, нэпрэменно расстрэляю изобретателя Интэрнет-джан. Он за границей? Пришлю к нэму курьера с топором, как к Троцкому. Это надо же – придумать место, где все публикуют своё паршивое мнение по любому вопросу! И про мэня в том числе!

Первые дни я задыхался от ужаса.

Как такое возможно? Сэргей из Вологды, подлец, берёт и печатает: «Сталин говно». В глазах мутится. Я пять раз пэрэчитал, прежде чем до меня дошло. И самое обидное – некому позвонить, чтобы за Сергеем поехали. А ведь чэрэз час правильного допроса в НКВД он признается в работе на все европэйские разведки, включая княжество Монако. Мне так жаль, что со мной не воскресла хотя бы тысяча моих вэрных товарищей: учитывая апатичность насэления, жители Москвы не заметят пэреворота, а про провинцию я молчу. Ощущая полное бессилие, я прэкратил читать посты этих больных на голову существ. Сам ты говно и враг народа, Сэргей! А я предамся восторгу, пролистывая страницы своих сторонников на Фэйсбуке, радуясь портрэтам и упиваясь славословиями. Особенно приятно знаете что? Раньше враги утверждали, что Сталина хвалят от испуга. Ложь и вражеская пропаганда. Сейчас кого бояться? Мэня цэнят по достоинству. Это я велик, а мои противники ничтожества, пусть я пока и не могу отправить их на строительство Беломорканала. Увы. Такие сообщения тэшат лишь самолюбие, но не помогают желудку…