Книга Кровавый гимн - Энн Райс

(Мысли о Таламаске мелькнули в сознании. Орден детективов-экстрасенсов. Им неизвестно собственное происхождение. Ордену не меньше тысячи лет, а может, намного больше. Хранят информацию обо всех паранормальных явлениях. Интересуются телепатами и всеми, кто обладает необычными способностями. Знают о нас.)

Мы с Квинном посетили Стирлинга в Обители Таламаски – огромном плантаторском доме, стоявшем за пределами города, возле Ривер-роуд, – сразу после изгнания Гоблина и гибели Меррик Мэйфейр. Меррик выросла в Таламаске, и Стирлинг имел право знать, что она больше не принадлежит к племени бессмертных.

Оливер Стирлинг был другом не только Квинна в его смертные годы, но и Моны. В Таламаске знают о семействе Мэйфейр больше, чем обо мне.

Как я ни восхищался Стирлингом, как ни симпатизировал ему, мысли о нем мне не приносили удовольствия. Этот шестидесятипятилетний человек был предельно предан высшим принципам Ордена, который, несмотря на все декларации о секуляризации, вполне мог принадлежать Римской католической церкви, со всеми ее запретами вмешиваться в мирские дела или использовать сверхъестественные силы и людей, ими обладающих, в личных целях. Если бы Орден не был так фантастически, так необъяснимо и явно богат, я бы стал его патроном.

(Я тоже фантастически, необъяснимо и явно богат. И что из этого?)

Я чувствовал себя обязанным навестить Стирлинга в Обители и рассказать ему о том, что случилось с Моной. Но почему?

Стирлинг не Папа Григорий Великий, а я не святой Лестат. Мне не было нужды исповедоваться ему в том, что я сделал с Моной, но мной овладело жуткое раскаяние, абсолютное осознание того, что силы, которыми я обладаю, – темные силы, что все мои таланты служат злу и, что бы я ни делал, результатом будет зло.

И потом, не Стирлинг ли накануне вечером сообщил Квинну о том, что Мона умирает? С какой целью он это сделал? Не был ли Стирлинг каким-то образом причастен к тому, что произошло? Нет. Не был. Прошлой ночью Квинн не бросился на поиски Моны, а остался с ним. Она самостоятельно добралась до фермы Блэквуд.

– Придет время, и я все объясню Стирлингу… – тихо заговорил я. – Как будто Стирлинг сможет отпустить мне грехи… Но дело не в этом. – Я посмотрел на Квинна: – Ты все еще слышишь ее?

Он кивнул.

– Она просто гуляет, глазеет по сторонам… – Квинн казался рассеянным, глаза его блуждали по комнате. – Зачем говорить Стирлингу? Он не может посвятить в это Мэйфейров. Зачем отягощать его этой тайной? – Квинн подался вперед. – Она гуляет по площади Джексона. За ней идет мужчина. Она ведет его за собой. Он чувствует, что с ней что-то не так. Она его засекла. Она понимает, чего он хочет. Завлекает его. Она прекрасно себя чувствует в туфлях тетушки Куин.

– Перестань за ней следить, – сказал я. – Я серьезно. Позволь, я скажу тебе кое-что о твоей маленькой девочке. Она собирается явиться к Мэйфейрам в самое ближайшее время. Ей нужно кое-что у них узнать. Я почувствовал это, когда…

В комнате никого. Квинна нет. Я разговаривал с мебелью.

Я слышал, как открылась и тут же закрылась задняя дверь.

Я потянулся, поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

Меня одолевал сон. Какого черта я не стал пить кровь? Конечно, мне не обязательно пить ее каждый день или даже каждый месяц, но, после проведения Обряда Тьмы, кем бы ты ни был, необходимо подкрепиться, ведь ты в прямом смысле делишься своими жизненными соками. Все дело в тщеславии. Тщеславие правит миром.

При встрече с Роуан Мэйфейр я был ослаблен – вот в чем была проблема, вот почему ей удалось одержать надо мной верх. Ну, ничего страшного.

Кто-то сбросил мою ногу со стула. Я услышал визгливый женский смех, смех нескольких дюжин людей. Густой дым сигар. Звук бьющегося стекла. Я открыл глаза. В квартире было полно людей! Оба окна на балкон были открыты – там толпились женщины в блестящих платьях с глубокими вырезами и мужчины в черных смокингах с атласными лацканами. Гул голосов, от громкого смеха закладывало уши. Мимо пролетел поднос, его держал над головой официант в белом пиджаке, перепрыгнувший через мои ноги. А на столе сидел ребенок, розовощекое дитя, сладкая девчушка в черных кудряшках смотрела на меня живыми темными глазками, ей было семь или восемь, лакомый кусочек.

– Извини, душка! – Она утрированно имитировала английский акцент. – Мне правда неприятно сообщать тебе об этом, но сейчас ты в нашем мире. Ты наш!

На ней была матроска – белое платьице с синей отделкой, белые гольфы и маленькие черные туфельки фирмы «Мэри Джейнс». Девочка подтянула к себе коленки.

– Лестат, – она рассмеялась и указала на меня пальцем.

А потом на стул передо мной скользнул дядя Джулиен, одетый как для вечернего приема: белая бабочка, белые манжеты, тщательно причесанные белоснежные волосы. За его спиной толпились люди. Кто-то звал его с балкона.

– Она права, Лестат, – заговорил он на безупречном французском, – сейчас ты в нашем мире. Должен признать, у тебя великолепные апартаменты, я просто восхищен полотнами, теми, что только-только поступили из Парижа. Ты и твои друзья весьма умны. И мебель… Ее здесь слишком много. Кажется, ты забил ею все углы и щели. И тем не менее квартира просто мечта.

– Но, дядя Джулиен, я думала, мы сердимся на него, – вмешалась в разговор маленькая девочка. Она по-прежнему говорила по-английски.

– Ты правильно думала, Стелла, – по-французски ответил он. – Но это дом Лестата, и, злимся мы на него или нет, мы прежде всего Мэйфейры, а Мэйфейры всегда соблюдают приличия.

Девочка – нежные щечки, матроска, гольфики, лакированные туфельки – звонко расхохоталась, а потом спрыгнула со стола прямо мне на колени. Оп!

– Я так рада, – заявила она, – потому что ты такой денди. Дядя Джулиен, ты не думаешь, что он слишком красив для мужчины. О, я знаю, Лестат, тебя не интересуют вопросы пола…

– Хватит! – заорал я.

Неимоверная очищающая сила вырвалась из меня и ударила о стены.

Мертвая тишина.

Передо мной стояла Мона – глаза широко открыты, накидка исчезла. Рядом возвышался Квинн с озабоченным выражением на лице.

– Лестат, что с тобой? – спросила Мона.

Я встал и, шатаясь, вышел в коридор. Почему меня шатало? Я оглянулся. Вся мебель в комнате была сдвинута с места. Чуть-чуть, но сдвинута! Двери на балкон распахнуты!

– Посмотри на дым, – шепнул я.

– Сигарный дым, – ничего не понимая, сказал Квинн.

– В чем дело, босс? – снова спросила Мона.

Она подошла ближе, обняла меня и чмокнула в щеку. Я поцеловал ее в лоб и пригладил ее растрепанные волосы, но ничего не ответил.

Сам не знаю почему, но я не стал ничего им рассказывать. Я показал им наглухо заклеенное окно в спальне, которое было покрашено так, что выглядело как самое обычное окно. Я продемонстрировал им стальные засовы и замок на дверях. Рассказал о круглосуточной охране. Им достаточно было задернуть полог вокруг кровати и уснуть в объятиях друг друга. Никаких солнечных лучей, никаких бессмертных или смертных визитеров – никто не побеспокоит их в моей квартире. Естественно, до рассвета еще достаточно времени. Можно поболтать. Или погулять. Но только не шпионить за Мэйфейрами. Никаких попыток узнать секреты, ничего такого. И не возвращаться на ферму Блэквуд. Я пообещал присоединиться к ним на следующий день в сумерки.