Книга Шпион для Германии - Эрих Гимпель

И вот спустя несколько месяцев после разрушения «Норск-гидро» я сидел в портовом кабаке Кристиансанна и пил шнапс, выгнанный из дерева. Он мне не понравился. В 1944 году вообще ничто уже не имело вкуса. Через пару-другую часов я должен был снова быть на борту подлодки, направлявшейся в Америку, чтобы выяснить, насколько далеко ушли американцы в деле создания атомной бомбы, и уточнить, каким образом можно было остановить этот процесс. Ведь союзникам подобное удалось…

На следующее утро «U-1230» вышла в море. Теперь мы шли в основном на глубине восьмидесяти метров со скоростью четыре километра в час и проходили за сутки до ста километров.

Предприятие наше имело мало шансов на успех, так как союзники господствовали не только на воде, но и в воздухе, к тому же продвигались мы вперед черепашьим шагом.

Нам с Билли пришлось привыкать к жизни и быту подводников, не говоря уже о традициях и предрассудках. Во время войны ни одна подводная лодка не выходила в море тринадцатого числа или в пятницу. Необходимо было приспосабливаться к туалету, для чего приходилось нырять в боковое отверстие и продвигаться, изгибаясь, как червь, к цели. Совершившему такое путешествие впервые выдавался шуточный диплом. На четвертый день перехода вокруг нашей лодки стали рваться глубинные бомбы. Объявлялись воздушная тревога и срочное погружение. Молниеносно задраивался люк рубки, гас свет, и лодка начинала падать вниз. Музыка, звучавшая во всех отсеках с раннего утра и до поздней ночи, смолкала. Слышались только отрывистые команды капитана. Билли становился рядом со мной и держал меня за руку.

— А что мы будем делать, если в лодку попадет глубинная бомба? — спросил он как-то.

— Мы просто потонем, — ответил я, — и все останется в прошлом.

Он забыл даже о своей ухмылке.

Мы слышали не только разрывы бомб, но и ощущали вибрацию корпуса лодки. Детонация длилась странно долго, громыхая вдали, производя впечатление выстрелов в туннеле.

Вновь включался свет, и напряжение сходило с лиц матросов.

— Опять пронесло, — произнес унтер-офицер, оказавшийся рядом. — Надо только вовремя уйти на глубину и скрыться.

В подводном положении мы оставались долгое время. Когда противник обнаруживал подводную лодку, он не жалел ни времени, ни усилий и шел на всевозможные ухищрения, чтобы не дать ей уйти. А мы постоянно меняли направление движения, делая зигзаги. Вновь пела Лили Марлен, но мы знали, что она могла замолчать в любое время от детонации бомбы.

— Ты уже знаешь, где мы будем высаживаться? — спросил меня Билли.

— Нет, — сказал я.

— Просто глупо, что мы согласились на эту затею, — продолжил он. — Это какое-то безумие.

— Об этом надо было думать раньше. Ты же говорил, что ненавидишь Америку.

— Это точно, — согласился он. — Но свою жизнь я люблю.

— А разве я — нет?

Посмотрев на него со стороны, я вспомнил слова Маргарет. Она предстала перед моим взором — небольшого роста с голубыми живыми глазами и мягкими, хорошо ухоженными руками. Мне вновь послышалось, как она сказала: «Я не доверяю ему ни на йоту… Вот увидишь, он тебя предаст… Посмотри на его обезьяньи руки и на его глаза. Он не может прямо посмотреть кому-либо в лицо. Ты никого не мог подобрать получше?! Ты — гордость всего управления?!»

Теперь было уже поздно думать о том, доверяю я ему или нет. Я был с ним связан так или иначе. У него на языке было все, о чем он думал. И как бы то ни было, он был молод и не видел, по сути дела, войны. Да и у кого сердце не забьется сильнее при разрывах бомб?

И вновь мы ползли замедленным — четыре километра в час — темпом по Атлантике. Целыми днями на лодке громко не говорили, опасаясь подслушивающих устройств противника. Даже под водой разговор шел шепотом. Когда темнело, мы всплывали под перископ и шли в тринадцати метрах от поверхности воды. В спокойную погоду поднимался шноркель для снабжения людей и машин воздухом. Когда это было невозможно, машины работали от электрического питания. Кислорода для дыхания команды в лодке хватало лишь на тридцать шесть часов. Далее легкие не выдерживали.

От постоянного напряжения время летело незаметно, а ведь в пути мы находились сорок шесть дней. Наши акустики не снимали наушников, вражеские, наверное, тоже. Мы привыкли к тесноте и плохому воздуху, к глубинным бомбам и разговору шепотом. Матросы мало говорили о доме, но много о нем думали. К тому времени ни одна немецкая подводная лодка не заходила уже так далеко в Атлантику без особого распоряжения. Возвратимся ли мы на родину? У кого было больше шансов на это — у команды «U-1230», которой предстоял обратный переход через океан, или у меня, собиравшегося проникнуть в тайны атомного оружия?

Если бы кто заболел, ему бы не повезло: на лодке врача не было. Умершего завертывали в его же подвесную койку, предварительно положив ему на грудь имперский военно-морской флаг, которых на лодке имелось достаточно.

Со смертью мы столкнулись между Фарерами и Исландией. Благополучно уйдя от глубинных бомб, мы едва не задохнулись от недостатка кислорода. Выручил старший машинист Беттгер, действовавший без приказа на свой собственный страх и риск.

От избыточного давления закладывало уши, учащенно билось сердце, перехватывало дыхание и кружилась голова. Даже консервные банки и те не выдерживали: либо лопались, либо сплющивались.

И вот мы выдвинули шноркель при большой волне, а он был залит водой. Выхлопные газы от работавших машин не смогли уйти в воздух и растеклись по лодке, воздействуя на сознание. Нерастерявшийся Беттгер, стоявший у дизелей, молниеносно выдернул муфту сцепления и переключил машины на электрический ток. А через несколько секунд он сам и еще восемь человек команды упали без чувств.

Лодка при внезапной остановке дизельных агрегатов рыскнула было вниз, затем медленно выпрямилась.

— Всплытие! — приказал капитан-лейтенант Хильбиг.

От включения сжатого воздуха «U-1230» буквально выпрыгнула, подобно рыбе, из воды. Люк рубки был резко открыт, и в лодку устремился свежий ночной воздух. В последнюю секунду. От возможного промедления выхлопные газы дизелей могли бы убить все живое. Потерявшие сознание члены экипажа были на тросах вытянуты через люк на палубу. Нам повезло, что поблизости не было никаких кораблей противника.

* * *

Америка приближалась, а вместе с нею и поджидавшее меня злосчастье. Я проверил свой багаж. Было ли это следствием нервозности или сработало мое шестое чувство? Вскрыв полученные долларовые пачки, я обнаружил на их бандеролях надпись: «Германский имперский банк». Несмотря на тысячи трудностей, мне были вручены подлинные американские обувь, рубашки, пистолеты и верхняя одежда. А предательские бандероли были оставлены: о них просто забыли.

До Америки оставалось еще четыре дня хода. С Центром мы постоянно поддерживали радиосвязь. И направились к указанному месту — бухте Френчмен в штате Мэн. Но вот из рубки выскочил радист и вручил Хильбигу, находившемуся на палубе, срочную радиограмму. Тот расшифровал ее через несколько минут. Я стоял рядом с ним. Он остолбенело уставился на меня.