Книга Иван III - Николай Борисов

Между тем Василий II со своей русско-татарской свитой медленно приближался к Москве. Простояв несколько дней в Муроме, он поехал оттуда во Владимир. Вероятно, здесь состоялось его торжественное возведение на великокняжеский стол по древнему церемониалу — с участием ханских послов. «На Дмитриев день» (26 октября, в день памяти св. Димитрия Солунского) князь Василий прибыл в Переяславль-Залесский. Там его уже ждали княгиня-мать Софья Витовтовна, княгиня Мария Ярославна с сыновьями Иваном и Юрием, московские бояре «и множество двора его от всех градов» (20, 66). Великие княгини и весь московский двор временно перебрались в Переяславль после страшного пожара Москвы 14 июля 1445 года. Теперь настало время возвращаться. Конечно, набожный Василий II не преминул остановиться для благодарственного молебна у гроба преподобного Сергия Радонежского в Троицком монастыре. Здесь он «заговел Филипово заговение», то есть встретил 14 ноября — канун 40-дневного Рождественского («Филиппова») поста (20, 66).

В среду, 17 ноября 1445 года, после пятимесячного отсутствия, великий князь Василий Васильевич со всем своим семейством вернулся в Москву. Последствия страшного пожара все еще давали о себе знать. Для великого князя даже не нашлось достойного пристанища в Кремле. Он вынужден был остановиться «на дворе матери своея за городом, на Ваганкове; а потом оттоле съиде в град, на двор княже Юрьев Патрикеевича» (20, 66). Село Ваганьково располагалось в полуверсте к западу от Кремля.

Тяжелые обстоятельства, в которых оказалась Москва, не позволяли Василию II сразу по возвращении начать войну против затаившегося в Угличе Дмитрия Шемяки. Однако время работало на великого князя. При первом же удобном случае он не преминул бы отомстить кузену за двойное предательство: уклонение от участия в походе на «царевичей» летом 1445 года и попытку получить московский стол в бытность Василия II в татарском плену. Понимая, что москвичи собираются с силами для удара, князь Дмитрий решил «действовать на опережение». Он принялся изо всех сил раздувать пламя мятежа. Распространяемые им панические слухи напугали многих князей, опасавшихся лишиться своих «столов». Забеспокоился даже обычно рассудительный князь Борис Тверской. Однако кроме полуфантастических слухов, исходивших из Углича, была и невыносимая очевидность: произвол приехавших с великим князем татарских вельмож, небывало тяжкие поборы с населения, предназначавшиеся для уплаты выкупа за освобождение Василия П. Особенно возмущались происходящим самолюбивые москвичи, многие из которых лишились всего во время июльского пожара. Эта катастрофа воспринималась ими как следствие поражения Василия II в битве под Суздалем. Бегство великокняжеской семьи из охваченного паникой города также врезалось в память москвичей. Наконец, многим казалась весьма привлекательной идея, которую отстаивал Дмитрий Шемяка: свергнув Василия II с престола, можно освободиться от необходимости выплачивать всем миром огромный выкуп, который он пообещал хану за свое освобождение из плена.

Василий II, конечно, знал о происках кузена. Но воевать с ним великий князь не имел ни сил, ни желания. В условиях московского оскудения и всеобщего ропота он попросту боялся начинать новую войну. Ему нужен был мир, и только мир. Именно поэтому Василий и решил еще раз обратиться за поддержкой к Троицкому монастырю, настоятели которого, следуя заветам преподобного Сергия, считали миротворчество своей важнейшей религиозной обязанностью. Впрочем, другим заветом Преподобного был патриотизм. Некогда он благословил Дмитрия Донского на войну с Ордой. Теперь казалось, что незадачливый внук великого полководца вновь возложил на Русь ярмо ордынского ига. И потому среди троицких старцев крепли настроения в пользу смены великого князя. Одолжавшегося перед татарами Василия II следовало заменить на воинственно гремевшего доспехами Дмитрия Шемяку. И хотя воинская слава удалого Юрьевича несколько померкла после поражения от татар под Белевом, многие по-прежнему считали его самым достойным из внуков Дмитрия Донского. К тому же существовали и давние личные связи между галицким семейством и Троицким монастырем.

Холодная и на редкость снежная зима 1445/46 года была отнюдь не лучшим временем для богомолья к Троице. Однако великий князь не мог допустить, чтобы знаменитый Маковец стал оплотом его врагов. Возможно, его влекло к Троице и чисто личное чувство — желание помолиться о здравии и благополучии княгини Марии, которая незадолго перед тем забеременела. (13 августа 1446 года княгиня родит сына Андрея.)

Для правильного понимания истинных причин тех или иных поступков людей Средневековья необходимо рассматривать их в контексте церковного календаря. Сверять свои действия с месяцесловом — старинный обычай православного народа. Этому обычаю следовали и в крестьянских избах, и в княжеских теремах. Примечательны в этой связи и даты роковой поездки Василия II в Троицу. В воскресенье 6 февраля (Неделя о мытаре и фарисее) начинался круг чтений Постной Триоди — службы, связанные с приближением Великого поста. Во вторник 8 февраля великий князь отпраздновал очередную, 13-ю годовщину своей свадьбы. А в четверг 10 февраля он отбыл из Москвы в Троицу (30, 183). В этот день праздновалась память мученика Харлампия. Этому святому молились о сохранении от внезапной, без покаяния смерти…

ГЛАВА 3 Мера зла

Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого.

Никколо Макиавелли

Выехав из Москвы в четверг, Василий II рассчитывал прибыть в Троицу в субботу, чтобы встретить здесь Неделю о блудном сыне — второе воскресенье, посвященное подготовке к Великому посту.

Отъезд великого князя из Москвы оказался той самой оплошностью, которой дожидались заговорщики. С этого момента история московской смуты понеслась вскачь, словно пришпоренная лихим наездником лошадь. Вот как рассказывает об этом Н.М.Карамзин:

«Еще мера зол, предназначенных судьбою сему великому князю, не исполнилась: ему надлежало испытать лютейшее, в доказательство, что и на самой земле бывает возмездие по делам каждого. Опасаясь Василия, Димитрий Шемяка бежал в Углич, но с намерением погубить неосторожного врага своего, который, еще не ведая тогда всей его злобы и поверив ложному смирению, новой договорною грамотою утвердил с ним мир. Димитрий вступил в тайную связь с Иоанном Можайским, князем слабым, жестокосердным, легкомысленным, и без труда уверил его, что Василий будто бы клятвенно обещал все государство Московское царю Махмету, а сам намерен властвовать в Твери. Скоро пристал к ним и Борис Тверской, обманутый сим вымыслом и страшась лишиться княжения. Главными их наушниками и подстрекателями были мятежные бояре умершего Константина Димитриевича, завистники бояр великокняжеских; сыскались изменники и в Москве, которые взяли сторону Шемяки, вообще нелюбимого: в числе их находились боярин Иван Старков, несколько купцов, дворян, даже иноков. Умыслили не войну, а предательство; положили нечаянно овладеть столицею и схватить великого князя; наблюдали все его движения и ждали удобного случая.

[1446 года] Василий, следуя обычаю отца и деда, поехал молиться в Троицкую обитель, славную добродетелями и мощами Св. Сергия, взяв с собою двух сыновей с малым числом придворных. Заговорщики немедленно дали о том весть Шемяке и князю можайскому, Иоанну, которые были в Рузе, имея в готовности целый полк вооруженных людей. Февраля 12 ночью они пришли к Кремлю, где царствовала глубокая тишина; никто не мыслил о неприятеле; все спали; бодрствовали только изменники и без шума отворили им ворота. Князья вступили в город, вломились во дворец, захватили мать, супругу, казну Василиеву, многих верных бояр, опустошив их домы; одним словом, взяли Москву. В ту же самую ночь Шемяка послал Иоанна Можайского с воинами к Троицкой лавре» (89, 126–127).