Книга Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров? - Кристиан Бейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ми-6, который рассказал мне о недопустимости такого союза. И ведь ничья честь не пострадала, и Винздоры остались довольны чистотой своего рода, и арабские экстремисты не усомнились, что Додди покарал Аллах за неверный выбор. Конкретные люди не остались в проигрыше. Проиграли только Уильям и Гарри — дети Дианы Спенсер, а также миллионы людей, которые каждый год — все десять лет — молятся за упокой души своей любимой принцессы. И она — чудесная «английская роза», как нежно звали ее подданные. Леди Ди с восхитительной улыбкой Мадонны, которая нелепо умерла, так и не познав счастья… Счастья, обернувшегося трагедией…
Любовники и любовницы. Дерзкий мальчишка. Кронпринц без панталон. Секс втроем. Трагическая развязка. Расплата.
Чудеснейший человек, сказывали, добрый и благожелательный — одним словом, благородный.
Это слова из записок коллежского асессора Кондратия Филимоновича Воропаева, присланного в свиту эрцгерцога с заверением о дружбе от Московского генерал-губернатора.
Светлый, добрый, нежный сердцем, мой друг и любимый муж.
Так писала о Франце жена София.
А вот история, которую поведали мне, когда я приехал в Австрию, чтобы отыскать истоки слухов о том, что Франц Фердинанд был человеком отнюдь не самых благородных порывов и весьма двусмысленных поступков. Но поскольку для австрийцев фигура их драгоценного эрцгерцога сродни лику Богоматери, то я не рассчитывал найти в архивах что-нибудь предосудительное. Знал, архив и библиотека расхищены после Первой мировой, и часть документов всплывала в частных коллекциях. Графиня Паленская, известная среди частных любителей всевозможной переписки, как-то проговорилась, что готова рассказать о своей коллекции писем (в которую, как я понял, входят личные письма Франца и Софии), но за приличное вознаграждение. Я удивился немного: что еще за вознаграждение? Но Джерри меня успокоил — с дамой следует просто переспать. Я раскрыл рот. Рубен смеялся надо мной:
— А ты думал, что только девушки через постель добиваются своего?
Я выругался.
— Ничего, ничего, может быть, ты ей еще не понравишься, хотя, — окинул меня оценивающим взглядом, — скорее всего, готовься быть джентльменом.
Вот, собственно, в таком «приподнятом» настроении я и прибыл в Австрию. Сидя в крошечном кафе, ждал, когда на встречу придет человек, которого мне порекомендовали в Париже в одном закрытом обществе любителей псовой охоты. Я не вдавался в подробности «неразглашения правил и рекомендаций», но понял: собачки там охотятся не только за зайцами или оленями. Но мне было сказано молчать, и я молчал. В конце концов, мой интерес был связан исключительно с Францем Фердинандом.
— Здравствуйте, — я взглянул на подошедшего мужчину и приподнялся, отвечая на рукопожатие. Он представился:
— Орлов, Андрей Игнатьевич.
— Бейл Крис. Присядем?
Орлов оказался совершенно непохож ни на одного из своих прославленных предков. Сутуловатый. Кряжистый. И лишь в глазах величие старинного дворянского рода. Вздохнув, я подумал: «Вот тебе и дворяне.» Мы заказали кофе, пару пирожных, и я как-то сразу перешел к делу без привычной своей застенчивости по поводу того, что общаюсь с особой дворянской крови.
— Андрей Игнатьевич, — с трудом выговорил я сложное имя, — когда я читал переписку Черчилля, там вскользь была упомянута легендарная охота в духе
Франца Фердинанда. В Париже мне порекомендовали вас как авторитетного специалиста в области псовой охоты, в частности той, что увлекала эрцгерцога.
Собственно, я не очень рассчитывал на подробный рассказ, наивно полагая, будто архив действительно полностью уничтожен, а что удалось спасти, то не будет продаваться простому репортеру. И я ошибся.
— Людей травили собаками. — без предисловия начал Орлов. Голос у него был глуховатый, глубокий, приятный на слух. Я сразу вспомнил ночных диджеев, которые умудрялись развести на откровенность одним лишь голосом. — Нанимали всяческое отребье, готовое за медную монету хоть сдохнуть, и спускали свору. Основное требование — умение быстро бегать.
Их специально проверяли — были на службе у эрцгерцога люди, получавшие жалованье именно за то, чтобы охота получилась увлекательной. Для охотников, разумеется. Жертв очень часто потом хоронили. Да кто будет искать бродягу, до которому ни единой живой душе дела нет?
Чаще всего выезжали по пятницам. Гостей в имении собиралось много, никто не хотел отказывать. Хотя, судя по всему, многие были против такой забавы. Что ни говори, но люди есть люди, из некоторых даже собаками сочувствие не вытравишь. Хоть к крепостным, хоть к ровне. Кое-кто школы для детей своих дворовых открывал. Пытался как-то учить, врача содержал опять же. Особенно это касалось женщин. Часто они находили в этом самореализацию. Иные даже гордились своей ролью деревенских просветительниц. Правда, Франц не приглашал на такие охоты женщин. Хоть в этом была доля его благородства. А может, просто не хотел слушать бабий визг, кто знает. Эрцгерцог позаимствовал забаву у одного русского приятеля. Приятелю на тот момент было лет эдак шестьдесят, и он помнил еще времена крепостного права в России.
Специально не приглашал, но некоторые все же приезжали сами. В изящных амазонках от лучших портных, некоторые из них получали от такой охоты настоящее удовольствие. Возвращались с представления раскрасневшиеся, довольные, не отказывались от поднесенной рюмки.
— А ваш предок? Все-таки охота, азарт? Или он отворачивался? — съязвил я, не удержавшись. И получил по заслугам.
— Почему отворачивался? Отворачиваться было нельзя. Отвернешься, покажешь слабость — все. Хотя некоторым терять было нечего. Ему — было.
Мой собеседник на этом в тот день беседу и закончил. Вероятно, не понравилось ему, что я все же не очень учтиво о его предке высказался. Пришлось звонить и извиняться. «Вот, — думаю, — упрямый русский медведь!» А он еще паузу держал — ждал, пока я слова подбираю. Но на встречу прийти согласился. И теперь я уже решил, что не буду ничего лишнего ему говорить: норов у русского потомственного дворянина, оказывается, был весьма крут.
Предполагаю, Орлову самому информация об охоте покоя не давала, и он хотел ее использовать как-то, да не знал, как. Решил, что я обязательно помогу ему придумать что-нибудь. Вечер Андрей Игнатьевич выбрал удачный, что и говорить — разразилась последняя в этом году гроза, ливень хлестал в окно, создавал ту самую атмосферу «страшного рассказа».
— Свора большая была? — навожу на животрепещущую тему.
— Тридцать борзых. И все как подбор — Франц любил и берег собак пуще, чем кого-либо из людей.
— Все же мне не верится в такую забаву. Неужели вот так все запросто: собаки, выезд — и люди, которых в любой момент могут задрать, пристрелить, в конце концов?
