Книга Сержант и капитан - Иван Коновалов

— Свои, — в ответе чувствовался кавказский акцент.

— Ну, раз свои, заходи, — ответил Никита в тон.

Замок железно чиркнул, и в прихожую зашел молодой чеченец такого победоносного вида, что Никита невольно улыбнулся.

— Ты чего дразнишься, крутой, что ли?

— Нет, парень. Это ты крутой. А я тебе только двери открываю. Как зовут?

— Таус. — Он немного растерялся.

— Привет тебе, Таус.

— Руслан сейчас приедет.

Никита повернулся и устало пошел на кухню. Через несколько секунд они встретились у холодильника. Никита спросил:

— Выпьем?

— Давай

И тут пришел Руслан. Высокий рост, рукопожатие горца, настороженные, но в меру, глаза. Поздоровался с Никитой, сказал, что в курсе проблемы и находится в его полном распоряжении. В сумке у него была закуска и два автомата Калашникова. Они сели втроем вокруг кожаного мата в гостиной. Никита налил немного виски. Руслан с Таусом поставили между собой черную литровую «Смирновскую». Между замкообразных бутылок стояли зелено-красные тарелки с огурцами, помидорами и холодным мясом. Рюмки — форты, стаканы — равелины. Налили.

— За что пьем? — спросил Руслан.

— За всеобщее понимание, — ответил Никита.

— Правильно сказал.

Выпили. Захрустели зеленью. Говорили только Руслан и Никита, Таус молчал как самый младший. Но разговор не клеился, ведь хозяева этого убежища знали, кто такой Никита. Неловкость момента звенела в воздухе, и Никита взял слово:

— Слушайте, мужики. Мы не знаем друг друга. Но я хочу, чтобы вы поняли: был я на вашей родине и служил честно. Это я затем говорю, чтобы потом не было неожиданностей.

— Да знаю я, — ответил Руслан, сразу смягчившись, — Здесь это не имеет значения. Не беспокойся.

Таус сверкнул зрачками. Руслан что-то резко сказал по-чеченски. Таус начал смотреть в пол. Они снова все выпили и даже чокнулись перед этим. Таус быстро перебрал градус, по-настоящему захмелел. Резко толкнув Руслана, быстро заговорил на чеченском. Руслан ответил на русском неестественно громко, тыча в Никиту пальцем.

— Воевал и воевал. Это его дело. Я же воевал. Поймал бы его тогда, убил бы. А ты, что сделал бы, если я тебе в руки попал? — обратился он к Никите.

— То же самое. — Никита сжал пустую бутылку из-под виски, как гранату.

— Честный солдат. Для кавказца у меня очень спокойный характер, но иногда я злюсь, — смешно, но в руке Руслана тоже была зажата водочная бутылка.

Они замолчали. Бутылки были пусты. Пора было ложиться спать.

Никита отполз на ближайший мат и сразу начал видеть сны. Ему снилось, что он раскрыл дело и с большой спортивной сумкой, набитой золотом, возвращается в домой. На сумке написано «Каждый получает то, что заслуживает». Дома почему-то сидят за накрытым столом Сергей Борисыч, Митя, Петраков и Костоватый.

— За удачный исход предприятия! — провозглашает тост Позднеев-старший. Хлопает шампанское, и мир взрывается.

Автоматная очередь обсыпала штукатурку прямо над головой Никиты. Одна пуля с мерзким звоном отрикошетила от турника и ударила в подстилку. Никита инстинктивно откатился назад, накрывшись матрасом.

Что-то, похожее на входную дверь, пролетело вдоль прихожей. Ослепительные вспышки автоматных очередей чертили в темноте вибрирующие молнии. Таус, спавший у самого входа в гостиную, похоже, был мертв. У него не было головы, сплошное месиво. Справа лежал «калашников». Никита бросился к автомату и нажал курок до упора. Искры заметались в прихожей. Один из нападавших силуэтов упал. В замешательстве они отступили в кухню и ванную.

— Руслан!!! — заорал Никита, ничего другое в голову не приходило.

— Уходи… — Крик погас в стрельбе. Придя в себя, незваные гости вновь пошли в атаку, открыв ураганный огонь по дальней комнате, откуда короткими очередями стрелял Руслан. Он яростно кричал по-чеченски. Что-то подобное Никита слышал, когда боевики атаковали комендатуру в Старых Промыслах в Грозном, где он ночевал.

Никита бил со своей стороны одиночными, укрывшись за штангой. Пули нападавших, звеня, как медные пятаки, рикошетили от нее во все стороны.

Кто-то закричал:

— Хрен с ними! Время! Бросайте гранаты!

Никита понял, что против тяжелой артиллерии им не устоять. Он перекатился к балконной двери и, уже не рассчитывая остаться в живых, приподнялся и рывком перетянул себя через порог. Тут же перемахнул через балконные перила. Раньше, когда он подходил к дому обратил внимание на ветвистые деревья с кронами минимум до третьего этажа. Никита не ошибся, ветки пружинисто приняли его. И в тот же момент в квартире полыхнуло два взрыва подряд. Посыпались оконные стекла и обиженно завыли автосигнализации. Бой окончен.

Зацепившись за ветку на доли секунды, Никита тут же прыгнул вниз. Ему казалось, что он побежал, едва коснувшись газона. Вслед никто не стрелял. Пройдя дворами, он вышел на автостраду, которая шла под соединяющий Беговую и Ваганьковское кладбище мост. На лавке троллейбусной остановки сидел старик без определенных занятий, в черной кепке, потертой фуфайке и с железными протезами во рту. Он был в компании бутылки водки с подозрительно потертой этикеткой и пластикового стаканчика. Никита присел рядом.

— Отец. Ты взрыв слышал?

— Слышал что-то такое.

— Может, милицию вызовешь?

— А на хрена это мне?!

— Правильно, отец, ты не вызывай. Тебе ведь все равно. Тем более, что милиция приедет туда, где уже убит мой друг, который другом мне никогда не был. Ну что, папаша, выпьем за упокой наших мятежных душ.

Тот без возражений достал из бокового кармана второй пластиковый стаканчик, плеснул в него жидкости и протянул Никите. Затем наполнил свой.

— Хорошие люди были?

— Точно не знаю. Но, наверное, хорошие. Не успел познакомиться близко. Пей смело.

Они выпили, даже не крякнув. Водка была паленая, на вкус — как плохо прожеванная пластмасса.

— Далеко ли тебе ехать?

— Какая разница? — Никита с отвращением стряхнул остатки пластмассового спирта из пластмассового стаканчика.

— Ты, пацан, героя из себя не строй. Пострелял пару раз и думаешь, хамить можешь? А еще водку мою пил! Героями мы были, когда землю жрали под Сталинградом, но не отступили.

— Это под каким Сталинградом, мужик? Тебе же чуть больше пятидесяти на вид, не больше.

— Сохранился хорошо, потому что воду сырую не пью. Езжай, не тебе мою правду судить.

«Он прав, — подумал Никита, садясь в пойманный “Мо — сквич”, — Сейчас умерли два человека. Бессмысленно. Но смерть есть смерть. Лучше уж беззаветно врать о том, что видел ее, как этот старик, и быть живым, чем всю жизнь помнить, что кто-то умер просто так рядом с тобой, а ты не помог и незаслуженно выжил».