Книга Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

Когда кладбище опустело, у свежего холма, на котором уже высился небольшой конус со звездой, сваренный из металлических листов, собрались бичи. Прихватив у магазина деревянные ящики, соорудили из них скамейки, два столика, разложив закуску, уселись, посередке развели костер. Помянули, а вскоре, согревшись и повеселев, заговорили о чем придется.

Оставшись один, Перелыгин положил тетрадь на стол и долго смотрел на нее, изучая изгибы, потертости, царапины обложки, потрепанные, закругленные углы, свидетельствовавшие о долгой, неаккуратной жизни. Он любовался тетрадью, принюхивался, стараясь распознать исходящие запахи, испытывая острое любопытство к скрытым под обложкой тайнам, но сдерживал нетерпение, наслаждаясь предощущением открытий. Пошел на кухню, поставил на плиту воду для кофе.

В безоблачном небе солнце, спускаясь, медленно продвигалось на запад. Сейчас оно светило прямо в окна гостиницы на другой стороне улицы. Казалось, окна ее на всех этажах пылают огнем, как и в новенькой типографии и редакции местной газеты «Заря Севера», расположенной рядом.

К зданию подкатил редакционный «УАЗ». Из него выскочил редактор Николай Касторин – худой, как тощий весенний сиг, заводной и веселый мужик лет пятидесяти, честно и достойно тянувший лямку редактора районки. Он обернулся, прибивая ладонью шапку к макушке, жестом показал водителю на часы, похлопав себя по руке, лихо взбежал по лестнице на высокое крыльцо. Машина так и рванула с места. «Не иначе, в магазин, – усмехнулся Перелыгин. – Николай с прииска вернулся, будет байки травить. Может, пойти? Заодно договориться к Крупнову вместе смотаться, а то скоро только самолетом». Но он отогнал эту мысль, вспомнив, что его дожидается на столе за стеной.

Бросив в кофе щепотку соли, Перелыгин накрыл кофейник крышечкой, припоминая разговоры с геологами о руде. Несколько раз он был в поле, по месяцу-полтора работал коллектором, ходил в маршруты, таскал рюкзак с образцами, учился промывать лотком шлихи. Конечно, это были не легендарные маршруты тридцатых-сороковых, но Перелыгин быстро ощутил, что геология – профессия сколь умная, столь и тяжелая, а приписываемая ей романтика – от легкомыслия. Ну, может, еще от хорошо знакомого каждому щемящего и радостного чувства дороги.

После таких вылазок отдел геологоразведки косяком печатал его заметки, другие метали громы и молнии.

Однажды их партия вела поиск в верховьях Мултана. В тот день он ушел в маршрут с промывальщиком Косомовым, неторопливым, малорослым, широкоплечим мужичком лет пятидесяти пяти. Накануне, на небольшом притоке, Косомов обучал Перелыгина управляться с лотком, и тот по известной заповеди – новичкам везет – взял неплохую пробу. За ужином, выслушав Косомова, начальник партии подозрительно посмотрел на Перелыгина хорошо тому знакомым по совместной игре в преферанс взглядом и отправил их опять вместе. «Проверяет на фарт», – хмыкнул про себя Перелыгин.

«Говорят, раньше геологи и золото добывали?» – спросил Перелыгин, когда они развели костерок, чтобы попить чаю.

«Всяко бывало… – Косомов пожевал травинку. – Интересуешься, значит? А я думаю, на черта человеку спину ломать, если работенка у него бумажная. Стало быть, из глубины заходишь».

«Хотелось бы разобраться», – туманно сказал Перелыгин.

«Тебе надо в Тирехтяхскую партию съездить. – Косомов бросил в костер зеленую ветку лиственницы, она задымила, отгоняя комаров. – С бухгалтером ихним, Секлетиным, потолковать, он с Колымы начинал зэком, много рассказать может. Поспрошай его, как с мешком золота по трассе слонялся: в кассе не берут – не по инструкции, а прииску срочно отчитаться надо. Он туда-сюда, везде от ворот поворот, с отчаянья прямо в местное отделение внутренних дел – хрясть мешок на пол! Успел сдать».

«Ну, а сбежал бы с золотишком?»

«Бегали, да не убегали. – Косомов размочил галету в чае и принялся жевать. – А Секлетин не дурак приговор себе подписывать, он кассиром работал, расконвоированный. – Косомов вытянул короткие ноги. С заправленной в сапоги “спецухи” поднялся потревоженный рой комаров. – Да, – сказал он, подумав, – за воровство сильно карали. У государства, говорили, крадешь! А сколько золота сам “Дальстрой” в землю зарыл? – Он махнул ладонью, отгоняя от лица комаров. – Из россыпей норовили куски побогаче выхватить, а то в руду забурятся на пять-шесть метров, рванут, потом женщины и ребятишки приисковые ползают, куски кварца собирают. Да за такое!.. – Он смачно сплюнул. – Это у них воровством не считалось. Руду, как россыпь, с наскока не разведаешь, мы с тобой можем за лето всю речку прошлиховать, а руду разгадать – годы подавай. Так-то!»

Оказалось, с ручья, где Перелыгин брал пробу, можно намыть килограммов тридцать-сорок. «Не Клондайк, – сказал ему как-то зимой за преферансом начальник партии, – но фарт в тебе есть. Летом возьму, пойдешь?»

Перелыгин еще постоял у окна, оттягивая удовольствие, испытывая приятную тревогу.

«Надо все же съездить с Касториным к Крупнову», – подумал он. Крупнов был бригадиром лучшей шахтерской бригады в объединении, о которой несколько лет назад никто не знал и которая теперь гремела на всю республику, чему Перелыгин в меру сил способствовал. Он любил бывать у Крупнова, наблюдать за шахтерами, попить с ними чаю после смены, закатиться в бригадную баньку, скрытую от посторонних глаз. С Крупновым они стали почти друзьями, благодаря чему открывалась невидимая постороннему глазу жизнь бригады.

«Надо ехать», – утвердился в решении Перелыгин. Вот-вот может объявиться Тамара. Она прилетала, когда заблагорассудится, если случалась оказия.

Решения были приняты. Он взял чашку и уселся в кресло.

Тетрадь Данилы

Первые

Первых не любят-сразу вопрос: «А почему, собственно, не я?» Ну и почему не ты? Чем занимался, поминаешь те дни добрым словом или не можешь припомнить хотя бы один? Слаба, ох слаба человеческая сущность, мешающая признать, что не ты первый. Только не сразу это понимаешь. Десять лет назад, когда я ехал сюда, мнилось мне, да что там мнилось, я искренне верил: на этой нехоженой территории открытия тысячу лет ждут не дождутся только меня. Какая глупость!

Все перевернула встреча в Магадане с Цесаревским! Цесаревский был легендой. Он пришел на Колыму в двадцатых вместе с Билибиным. Это они открыли колымское золото, это за ними пошли остальные. Отправляя меня на Индигирку, он просто объяснил, какое золото я должен искать. И мы искали и находили россыпи, думали, творим свою легенду, но нас ткнули вроде котят в блюдце с молоком – лакайте.

Цесаревский тоже не первым притопал в эти края. Еще в середине XIX века в долине Ульи на Охотском побережье россыпное золото обнаружил агроном А. Ленже, а потом экспедиция К.И. Богдановича выявила золотоносность реки Лантарь. Были и сведения Розенфельда о «гореловских жилах», но, правда, больше о них никто не слышал.

В середине двадцатых, в Гражданскую, по этим местам прошла удивительная по драматичности волна русской миграции. Началась она на берегу Охотского моря в маленьком поселке Аяне, где после разгрома белых войск в Сибири вокруг молодого генерала Пепеляева собралось несколько сотен офицеров. Оттуда они, подумать только, отважились на тысячекилометровый бросок через Джугджурский хребет, по бездорожью, с вооружением, боеприпасами, на Якутск. Хотели его взять, потом освободить весь Северо-Восток и основать подобие русской Аляски.