Книга Реликвии тамплиеров - Пип Воэн-Хьюз

Как я и надеялся, дорога вывела меня к небольшому горбатому мостику, нависшему над речкой Харбурн в деревушке Такенхэй. Дарт, как и другие реки западных графств, разливается длинным и широким устьем, разбиваясь на множество проток, текущих между холмов. Эти протоки сами по себе образуют достаточно глубокие, заросшие лесом устья, и сейчас я оказался возле одного из них, там, где Харбурн, небольшая речушка, протекающая довольно близко от моего родного дома, впадает в основной поток. Ниже по течению Дарт расширяется и начинает петлять, так что путь вдоль берега займет слишком много времени. Мне следовало идти, удаляясь от моря, и искать более короткую дорогу к порту. Значит, через поля, холмы и овраги. Скоро ведь проснутся крестьяне, а я вовсе не желал с кем-то встретиться.

Адрик советовал мне перебраться по мосту на ту сторону и уйти с дороги, направляясь на юго-восток. Так что мой путь лежал через водораздел к Кэптону, а потом к Дартмуту. Адрик хорошо знал здешние места — любил шататься, совать нос во все щели, во все церквушки, даже самые отдаленные, собирая осколки разнообразной эзотерической информации, которой потом делился со мной. Как я теперь вспомнил, впереди, вверх по течению располагалась Харбертонфордская церковь, в которой имелась резная каменная купель в византийском стиле, хотя Адрик сомневался, что у нас в Девоне действительно работали греческие камнерезы. На побережье имелись также старые могильные курганы, а библиотекаря всегда неудержимо влекло к подобным древностям. У него была прекрасная память, и он отлично ориентировался на местности, так что я не сомневался, что составленный им маршрут, пусть грубый и приблизительный, совершенно надежен. Да и в любом случае в этих местах выросла моя мать — дом, где она провела детство, находился всего в четырех милях от этого моста, так что края знакомые. Я был в Южном Хэмсе с его тайнами, темными оврагами и древними дорогами. Придется пробираться сквозь леса на возвышенности, где располагались пастбища, прежде чем я доберусь до пологих склонов, спускавшихся к Дартмуту. На это уйдет по меньшей мере день. Я съел еще одно яблоко, подтянул мокрые ремни своих сандалий и снова пустился в путь.

Когда я проходил мимо крошечного скопления крытых тростником лачуг, что составляли селение Такенхэй, меня облаяла пара собак, но их хозяева все еще спали. Дорога пошла на подъем, потом свернула вправо, но я взобрался на склон по ее левую сторону, топча желтые примулы, растущие здесь в изобилии, и нырнул в лес, начинавшийся сразу за ним. Земля между могучими дубами была вытоптана кормившимися здесь кабанами, так что шагалось легко. Луна уже садилась, но сквозь ветки над головой еще пробивался ее слабый свет. Подъем был трудный, однако я вскоре добрался до вершины холма, и передо мной открылся его обратный склон. Ноги гудели от усталости, но через несколько минут пришлось снова карабкаться вверх. Местность тут вся состояла из сплошных холмов и оврагов, скрытых зеленью деревьев, так что постоянные подъемы и спуски были весьма изнурительны. Местные кабаны, видимо, придерживались того же мнения, поскольку следов их обитания было немного. Кусты ежевики и терновника уже пустили новые побеги, и к тому времени, когда начала заниматься заря, я был уже весь в царапинах и страшно вымотался.

Но все равно, как я считал, мне удалось пройти немалое расстояние, так что можно было и передохнуть. Я продирался через подрост, высматривая какую-нибудь полянку, пригодную для сна, или хотя бы дерево с достаточно удобной развилкой, чтобы не свалиться. И должно быть, почти час так бродил, когда ежевика вдруг расступилась и я увидел, что стою на краю невысокого обрыва. Уже почти рассвело, и я разглядел внизу гладкие камни. Я наткнулся на старую каменоломню, давно заброшенную, судя по густым зарослям бузины, заполнившим ее всю. Отличное место, чтобы укрыться на несколько часов. Я обошел яму по краю и нашел удобный спуск. Темно-серый камень стал влажным от росы и довольно скользким, за него трудно было хвататься, перебираясь с уступа на уступ. До дна каменоломни оставалось всего несколько футов, однако вывихнуть сейчас ногу означало для меня конец, так что я двигался как старец, медленно и неуверенно, и в конце концов спустился на поросшее мхом дно. Заросли бузины были низкие, но густые. Я пробрался в самую их гущу, где, как и ожидал, нашел свободное пространство между старыми деревцами; тут я и разлегся, вытянувшись во весь рост. Сухую землю сплошь покрывала известь — это были отходы от когда-то пережженного и размолотого известняка, затянутые тонким слоем мха, но крапивы, к счастью, не оказалось. К острому, кисловатому запаху бузины примешивалась мускусная вонь, оставленная лисой или барсуком. Некоторое время я тихо лежал, глядя на ближайший ствол и следя за черно-белым пауком, охотившимся в складках коры.

Когда я проснулся, день уже клонился к вечеру. К счастью, солнце еще не село, и его последние лучи подсказали мне, где запад. Я встал, отряхнулся и, жуя яблоко и потягивая выдохшееся пиво, пробрался сквозь кусты в каменоломню. Как я и думал, она была вырублена в поверхности холма, а выход из нее располагался ниже по склону, в южной стороне. Древние каменотесы протоптали широкую тропинку, она и теперь была хорошо заметна и вилась в нужном мне направлении. И я, насвистывая, устремился по ней.

Сначала все шло хорошо. Дорожка была прямая и удобная. Свет уже угасал, но я надеялся, что скоро выйду на открытое место. Небо, видневшееся сквозь деревья, было поразительного розового цвета, и ветви дубов с молодыми листьями выглядели на его фоне черными и четко очерченными. Вот засверкало несколько ранних звезд. Где-то слева от меня шумно устраивался на ночь птичий табор, а пичуги, припозднившиеся к своему гнездовью, вились надо мной. На небо поднималась луна, и я уже предвкушал еще один хороший ночной переход, когда лунный свет в одно мгновение погас. Небо заволокли тучи, и через минуту стало совершенно темно. Не зная, что делать дальше, я сел на землю прямо на тропе и услышал, как, стуча по листьям, приближается дождь. Я ничего не видел, но стук капель по листве и веткам постепенно переходил в настоящий рев, и вот гроза уже гремит надо мной и потоки воды больно бьют по телу, даже через одежду. Я съежился. Но гроза прошла так же быстро, как и началась, — мимолетный шквал, налетевший с моря и иссякший, как я себе представил, выпустив всю свою ярость на первое же попавшееся ему живое существо, то есть на меня. Снова появилась луна, залив мир жидким серебром. Деревья сияли, а тропинка вилась потоком белого огня. Но вся эта красота исчезла, как только земля впитала воду, и я почувствовал укол горького сожаления. Я был один в этом диком лесу, и все, даже небо, восстало против меня.

Прохладный ночной воздух студил влажную сутану, и скоро я уже дрожал от холода. Мокрые сандалии хлюпали. Дорожка превратилась в болото и еще через милю уткнулась в заросли терновника. Я попытался найти обходной путь, но заросли казались бесконечными, так что пришлось двинуться напролом. Ветки, вооруженные сотнями острых шипов длиной в дюйм, были упругими, как сталь, и в конце концов вынудили меня повернуть назад и пробиваться обратно. А шипы кололи и царапали спину, капюшон и, что хуже всего, голые лодыжки. Подаренная Адриком сумка безнадежно запуталась в ветках, и я в полной панике кое-как освободился от нее, бросив последнее яблоко и остатки пива. Я уже плакал от боли и отчаяния, когда выдрался из последних запутанных веток и упал на землю, освещенную луной, на заросшем лугу, полном сухих папоротников. Впереди виднелась каменная стена, и я потащился к ней, пробиваясь сквозь шуршащие сухие стебли и листья. Взобравшись на стену, я огляделся.