Книга Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

Земляные полы позволяют им подобраться незамеченными. Позволяют ворваться в святилище быстрее, чем можно подумать о побеге.

Мундиры Крыла искупления, черные как ночь, кажется, полностью вбирают в себя свет от горящих ламп. Только благодаря белому канту видно, как дюжие фигуры движутся по комнате, подбираясь ко мне и Герто. А под руками, как назло, нет оружия.

Да и хорошо, что нет. С какой стати я буду убивать тех, кто служит императору, тех, среди кого и мне вполне могло бы найтись местечко?

Вот только они думают иначе.

А делают еще хуже…

* * *

Наверное, вода холодная. Может быть, даже ледяная. Все равно, когда она кулаком ударяет мне в лицо, разлетается брызгами и стекает по оголенному телу, облегчения не чувствуется. Вообще ничего не чувствуется, кроме ноющей боли в затекших от напряжения мышцах.

Факелы под потолком справа и слева сильно чадят, но их горьковатый дым словно способствует прояснению сознания, прогоняя взашей сладкий аромат святилища, пропитавший меня насквозь, и я наконец начинаю понимать. Немногое, но достаточное, чтобы заключить: лучше было бы оставаться в неведении.

Сверху наплывает чье-то лицо. Незнакомое. Зато воротник под ним и часть одежды, которую я вижу, как две капли воды похожи на обмундирование людей, прервавших словоизлияния Герто. Крыло искупления. Но я-то что здесь делаю?

Лежу. На узкой лавке, подпирающей позвоночник. Запястья и щиколотки встречаются все вместе где-то внизу, в стальных колодках, натягивая мое тело струной. Кожа на груди ощущается как барабан: кажется, еще чуть-чуть, и лопнет. От самого невесомого прикосновения.

— Очнулся, — делает вывод незнакомец, и его лицо исчезает из моего поля зрения, а повернуть голову невозможно, потому что виски тоже зажаты. Между пластинами. Деревянными, но от этого не становящимися более приятными на ощупь, чем железо на руках и ногах.

— Очнулся, это хорошо, — замечает кто-то второй, находящийся в комнате. — Ибо искуплению полагается происходить в здравом рассудке как принимающих, так и отдающих.

Надо бы закричать, но губы только бессильно вздрагивают.

— О, он хочет поговорить! — насмешливо сообщает один дознаватель другому, и я снова вижу его лицо. Равнодушное, чуть утомленное наверняка праведными трудами.

— Что… происходит?.. — Язык слушается меня плохо, словно считает предателем.

— Награда по заслугам.

— Ка… каким?

— Несомненным, разумеется. Или вы отрицаете, что намеревались совершить поджог усыпальницы города Наббини и действовали совместно с участником запрещенного культа?

— От… отрицаю…

Дознаватель зевает:

— Все так говорят. Только с фактами не поспоришь.

— Я не…

— Вы были в подвальном укрытии в то время, на которое было назначено собрание. Вы принимали присягу перед главой преступников. И если бы не вмешательство властей, назавтра вооружились бы факелами и отправились жечь беспомощные тела.

— Я…

В памяти всплывает вкус чересчур крепкого эля и дурман дыма светильников у статуи Всеединого.

— Меня… опоили…

— Ну разумеется. Однако силком вас никто туда не тащил.

Это верно. Не тащил. Я пошел сам. Не мог не пойти, потому что впереди маячила спина Герто и спуск по винтовому коридору смешался у меня в голове с нашими обычными вылазками. Ненадолго, но этого хватило.

— Я…

Император! Вот мой последний шанс. Ему же нужен человек для поисков сына? Значит, меня не дадут в обиду.

— Я… выполнял… поручение…

— Неужели?

— Поручение… его величества… спросите… сами…

— А мы спросили. Пришлось, ведь вы как-никак не последняя фигура в имперской иерархии.

— И что же…

— Император не давал вам никакого поручения. — Лицо дознавателя нависает над моим так низко, что я могу рассмотреть все волоски на округлом носу. — Вы признаны виновным. И подлежащим искуплению.

Его голос звучит ласково, словно не оглашает приговор, а баюкает.

Раздается скрежет винтов, и моя голова поднимается вверх. Ненамного, но теперь я могу видеть свою грудь, выгнутую дугой. В бусины шейных позвонков стержнем вкручивается боль, только она больше неспособна меня побеспокоить, потому что я во все глаза смотрю, как к подреберью приближается загнутое крюком лезвие.

— Да обретет дух преступившего законы покой в забвении искупления!

Оружие палача прорезает кожу, разрывает плоть, подцепляет кости и тянет ребра вверх. По одной паре зараз.

Грудь раскрывается крыльями, ничем не напоминающими о смертоносной бабочке, но потолок, который вдруг обрушивается на меня, именно такой.

Того самого цвета.

Непроглядно-черный.

Здесь…

Сон был спасением. Даже по-стариковски беспокойный, когда каждая минута, проведенная с закрытыми глазами, ощущается не менее долгой, чем вечность, но всегда заканчивается слишком внезапно, чтобы ею можно было насладиться. Если все время ждешь удара в спину, какой может быть покой? Хотя именно нападения с тыла Роханна Мон со-Несс не ожидала. За что сполна поплатилась вынужденным бегством и расстроенными чувствами. Да и только ли чувствами?

Путешествие по порталу не лучшим образом сказалось на изношенном человеческом теле, которому было предписано умереть много веков назад. Если бы Роханна загадывала свое желание сейчас, пользуясь накопленным опытом, она поступила бы намного умнее. Не попросила бы у синей звезды только вечную жизнь. Одной жизни мало, к ней должно прилагаться столько всего еще…

Рука, лежащая поверх кружевного покрывала, пока не переставала судорожно подрагивать. Если бы эта дрожь была лишь свидетельством дряхлости, можно было бы с ней смириться. Но дрожала не плоть, а узник, заключенный в ней: едва вступив в портал, эрте Мон почувствовала, как демон, делящий с ней одно тело, замер, а потом отчаянно забился в своих путах. В какой-то миг женщине показалось, что пленник вот-вот вырвется на свободу, означавшую скорую и неизбежную смерть для старухи, пережившей свой век. Правда, пугаться беглянка не стала, даже, наоборот, улыбнулась, представляя, как будут выглядеть лица тех, кто потратился на устройство побега, когда к их ногам из портала упадет истлевший труп. Наверное, это насмешливо-презрительное спокойствие частично передалось да-йину, потому что мучительные судороги вскоре стихли, и Роханна добралась до нового места пребывания лишь со шлейфом мелкой дрожи. Которая должна была уйти за время сна, но почему-то не поторопилась это сделать.

Впрочем, долгого требовательного взгляда на морщинистые пальцы оказалось достаточно, чтобы окончательно унять волнение плоти. Только потом женщина удостоила вниманием обстановку комнаты, в которой очнулась ото сна, и недоуменно приподняла брови.