Книга Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

Через приоткрытую дверь видна была мастерская. За длинным столом, согнувшись, сидели заключенные, все в гражданском, но с наручными повязками. Странно, но конвоиров видно не было. Ни окриков, ни собачьего лая, ни глухих ударов дубинками. Никто, казалось, не принимал его розовый треугольник за повод избить его, зажать мошонку рукой в перчатке – только ради удовольствия посмотреть, как его рвет от боли, так было в Гамбурге… При этом его осыпали насмешками, называли педрилой, фикусом[43], выродком, недочеловеком, всем, что могли отыскать в своем убогом лексиконе.

Крюгер притворился, что не узнал его. Он разговаривал совершенно нормальным тоном, даже выразил сожаление по поводу неприятного инцидента с зубами Нойманна… попросил не забывать, из какого кошмара они вырвались, поэтому он имеет право ждать от них определенной признательности. Он пообещал достойное питание, дневной рацион сигарет, возможность получать и отправлять почту – после военной цензуры, разумеется. А когда война кончится, добавил Крюгер, они займут достойное место в пантеоне победителей, поскольку их главная задача – помочь Германии выиграть войну.

Он сделал тщательно продуманную паузу. Вы были избраны исключительно благодаря вашему выдающемуся мастерству профессиональных фальсификаторов, объяснил он, и вы должны сослужить отечеству важную службу. Вы будете делать фунты стерлингов. Фальшивые фунты стерлингов. Миллионы фальшивых фунтов стерлингов. Наконец-то ваша преступная деятельность послужит благой цели.

Заключенный, которому было поручено ввести их в курс дела, представился: Вильфред Шпенглер. Он здесь с февраля 1942 года, с самого начала. Их тогда было не более двадцати. Все граверы. Крюгер собрал их в концлагере Заксенхаузен к северу от Берлина. В основном это были евреи из Бухенвальда… никто из них понятия не имел, что их ждет. Основное производство и сейчас в Заксенхаузене. Но с тех пор, как воздушное господство над Германией окончательно перешло к союзникам, руководство СС решило из соображений безопасности рассредоточить производство. Выбор пал на небольшой лагерь к западу от Потсдама, Хавеланд, где они и находятся. Самого Шпенглера перевели сюда полгода назад. Заключенные здесь – исключительно немецкие фальшивомонетчики, лучшие из лучших, со всех концов страны.

В первом же помещении, куда их привели, вдоль стен стояли метровые штабеля бумаги с напечатанными ассигнациями – по четыре на лист. Человек десять сидели за длинным столом и нарезали их вручную. Они укрепляли бумагу на рейсшине и аккуратно отрывали по стальной пластинке. Это важно, объяснил Шпенглер, края с трех сторон должны слегка махриться. Четвертая сторона абсолютно ровная, это одно из требований Банка Англии.

…Комната освещена мощными лампами, на полке жужжит вентилятор. Все тщательно прибрано, даже по-своему уютно. Двое десятников собирают готовую продукцию. У короткой стены – четыре сундука, заполненных готовыми деньгами. Миллионы фунтов, вспомнил Виктор.

Полагалось бы удивиться, подумал он. Все это секретное предприятие, поддельные деньги, сигареты в рационе вместо казни… Похоже было, что он, Виктор Кунцельманн, находится в эпицентре шторма, где всегда царит полный штиль, и временно вне опасности, по крайней мере в ближайшем будущем. Он понял наконец, почему он сюда попал, почему он выжил в каталажке, да еще под чужим именем, и даже понял, почему его арестовали в Тиргартене четыре месяца назад.

Оказывается, полиция следила за ним гораздо дольше, чем он мог предположить. Они знали о нем все, знали обо всех его подделках – документов, продуктовых карточек, марок, картин, знали обо всей его и Георга Хамана деятельности. И тюремное заключение в Гамбурге было своего рода карантином. Даже индульгенция Германа Геринга, выписанная на его имя, спасти его не могла. За всем этим стоял Крюгер.

Подделки сами по себе никакой ценности не имеют, подумал он. Искусство, так же как и эти фальшивые ассигнации, которые на его глазах упаковывают в ящики, приобретает ценность, только когда люди начинают в него верить. Знание, что человек устроен именно так, изменило в свое время ход его мыслей и сделало его блистательным фальсификатором. Люди хотят верить в лучшее будущее и становятся заложниками этой веры… надо только простимулировать их отчаянное желание почувствовать разумность мироустройства. Тогда увиденное становится подлинным только потому, что кажется подлинным… вся жизнь основана на вере в подлинность бытия. Вот он и стал выдающимся специалистом по введению людей в соблазн верить, и, словно в наказание за этот жизненный выбор, судьба, иронически ухмыляясь, привела его именно сюда…

Они прошли в следующее помещение, где за подсвеченными снизу столами сидело человек двенадцать рабочих. Здесь проверяется качество, разъяснил Шпенглер. Ассигнации сортируют на четыре класса. Неудачные экземпляры уничтожают. Крюгер давно еще вместе с главным гравером лагеря, профессиональным фальшивомонетчиком, разработал соответствующие стандарты.

Только сейчас Виктор обратил внимание, как громко и вдохновенно говорит Шпенглер, почти кричит, и это не из-за шума печатного станка или звуков патефона. Он догадался почему. Страх. Даже здесь, невзирая на сигареты, музыку, невзирая на иллюзию, что они живут почти нормальной жизнью, делают почти нормальную работу, невзирая на их гражданскую одежду… все это, понятно, задумано, чтобы внушить им мысль, что они не пленники… несмотря на это, они все на волосок от смерти. И увлеченный профессиональный тон Шпенглера предназначался не им, а людям СС, невидимым слушателям. Они могли в любой момент появиться в мастерской.

Нет, должно быть, он понял причину этого пафоса по контрасту, когда Шпенглер вдруг понизил голос и ответил им на незаданный вопрос: куда идет их продукция? Один из десятников, завоевавших доверие Крюгера, все с тем же хорошо сыгранным энтузиазмом утверждал, что чемоданы посылают в немецкие посольства в союзнических и нейтральных странах. Они идут как диппочта и не подлежат таможенному досмотру. Что с деньгами делают дальше, он не знает, возможно, раздают агентам, и те отмывают их через банк.

Шпенглер снова заговорил в полный голос. Виктор так и не понял – неужели он и в самом деле доверил им какую-то тайну? Теперь Шпенглер ударился в подробности техники ретуши, рассказал о ювелирной работе с печатью и орнаментом – на подлинных фунтах, выпущенных Банком Англии, они часто не идеально резкие, поэтому и здесь граверы должны быть чуточку небрежными.

В следующей комнате стены были обиты звукоизоляцией, сюда шум печатного пресса не проникал. Вообще ничего не было слышно, кроме тихого поскрипывания граверных игл по медным пластинам. Кое-кто из мастеров поднял голову и кивнул вошедшим, другие, похоже, их даже не заметили… Да, почти наверняка: Шпенглер, когда перешел на полушепот, хотел, чтобы сказанное осталось между ними, потому что сейчас он, предварительно убедившись, что поблизости нет никого из охраны, снова понизил голос. Есть еще планы производства долларов, прошептал он. Гиммлер приказал ускорить производство, но пока результаты так себе. Современные американские методы светопечати очень трудно воспроизвести на немецких станках. Впрочем, пробную партию запустили, негативы отретушировали. Несколько недель ушло на мелочи: искорка в глазу Джорджа Вашингтона, тень на знаках отличия на вороте мундира генерала Гранта, складка на манжете Авраама Линкольна. Все должно быть идеально точно, объяснил Шпенглер; подделку можно распознать по минимальной нерезкости, по отсутствию микроскопической, невидимой невооруженным глазом детали. Здесь Крюгера не обойдешь. Если ассигнации не будут соответствовать требованиям, можно считать, что вас уже нет в живых. Но есть куда более безопасный метод саботажа, он разъяснит попозже, может быть уже вечером, после отбоя, когда их запрут в бараке.