Книга Московский Джокер - Александр Морозов

– Мы не знаем, кто там, – объяснил он старшему группы, – скорее всего, случайные люди. Точнее говоря, вольные стрелки, из тамошних добытчиков. Но что точно, так это то, что через несколько минут на них пойдет вохра.

– Сколько вохры? – уточнил на том конце провода любознательный паренек. И сделал это тоном, которым мясник спрашивает у хозяйки: вам с косточкой или как?

– Думаю, что сначала они пошлют людей просто проверить, что там происходит. Значит, пойдут трое-четверо. А кого они застанут и что там произойдет, это вы уже сами сможете понаблюдать.

Затем по сотовой связи он разыскал Лору, которая ночами перемещалась по Москве, как он в свое время по тылам врага.

– Детка, – вкрадчиво начал он, – ты сегодня, если я ничего не путаю, идешь в гости с одним очаровательным старшим лейтенантом.

– И что ты хочешь сказать, па, по этому поводу?

– Успокойся, я вовсе не собираюсь обсуждать, действительно ли время от трех до пяти утра – самое удачное для визитов. Вероятно, вы этот вопрос уже обсуждали и пришли к единому мнению.

– Ну разумеется, па. Что это ты тянешь сегодня… Говори, что тебя беспокоит?

– Ты вот что, Ло, пригляди-ка сегодня за своим красавчиком. Он парень безвинный, а на него могут подумать.

– Как вы мне надоели! И ты, и твоя бандитская работа.

– Ну, ну, Ло, полегче. Твой Ваня – государственный человек. Стою на страже…

– Ну ты, па, прямо как Черномырдин выражаешься. Когда мужики говорят загадками, я прям балдею. Ладно, па, все. Засекли и пролетели.

«Ну вот, – подумал Иван Григорьевич, – если я не ошибаюсь в собственной дочери, то за Симонова в ближайшие сутки можно быть спокойным». А теперь следует отдать должное и субординации, то есть доложить полковнику Воронову.

«Породистый щенок», – иногда думал Кублицкий о своем начальнике отдела. При некоторых же обстоятельствах чувствовал, что в этом парне что-то есть. И во всяком случае, с ним можно иметь дело.

– Олег Юрьевич, не спишь?

– Нет, Иван Григорьевич, не задалось у меня что-то сегодня со сном. Слушаю тебя. Давай огорчай молодое, неопытное начальство.

– Да особо и огорчить нечем. Наши по старым делам, наверное, остались подключены к вохре[1] на Курском вокзале. Поступил сигнал, кто-то у них там не туда полез.

– А мы-то при чем?

– А мы ни при чем. Но раз уж сигнал наши приняли, я дал добро, чтобы они блокировали точку конфликта по дальнему периметру и пронаблюдали. А то как бы вохра и те, кто полез, больших фейерверков не устроили. Все-таки почти центр города.

– Послушай, Иван Григорьевич, ты о вчерашнем нападении на капитана Петухова что-нибудь знаешь?

– Жив будет капитан. Мои ребята были уже у него в больнице. Врачи обнадежили. Жену его, конечно, жаль, ее уже не вернешь.

– А что по сыску?

– Кажется, обычная бытовуха. Вероятного убийцу заметили и когда он входил, и когда выбегал обратно из подъезда. Да он и живет в том же дворе. Вместе с братцем, таким же громилой. Что-то они с капитаном не поделили. Думаю, зажимал их Петухов по части дворового раздолбайства. Сейчас эти два брата-дегенерата в усиленном розыске. До утра, думаю, их задержат.

– Я сейчас за городом, на даче у одних знакомых. На меня было совершено нападение. Как раз этими двумя братанами. И уверяю тебя, никакой бытовухи между нами не было.

– С тобой все в порядке?

– Они мне прилично дали по ноге. Какой-то железякой. Потерял много крови. Но мне здесь уже оказали помощь. Можно сказать, все обошлось.

– Где ты с ними расстался, Олег?

– На Киевском вокзале. Запрыгнул в отходящую электричку. По моим данным, они замешаны еще в одном деле. И на Петухова они набросились не просто так.

– Понятно.

– Вот я и говорю, когда будете брать, ожидайте с той стороны всего… Мне лично они нужны для разговора. Короче, если увидите их еще живыми, в этом же виде постарайтесь и сохранить.

– Ты где? Тебе не помочь? Может, выслать машину?

– Ничего не надо. Здесь полно людей на московских машинах. Я немного еще покантуюсь, а потом с кем-нибудь из них вернусь в город.

Дедуган поздно среагировал на резко затормозившую перед его сторожкой машину скорой помощи. Поздно и слабо. Хохочущие краснощекие молодцы в белых халатах гурьбой вбегали на крыльцо и рвали с крючка дверь, а он, совсем не как испытанный вохровский боец, а как баба заполошная, метался от окна к двери и причитал: «Вы што, ребятушки, да вы туда ль заехали?»

Лицемерил, конечно, старый, заплошал совсем от смертной тоски. Знал ведь по богатому своему жизненному и профессиональному опыту, что в этих делах ошибки не бывает. Рванулся к телефону, к оружию, но, конечно, не успел.

Двое могучих повалили деда на узкую жесткую тахту, перевернули его лицом вниз, расстегнули ремень и стали стаскивать брюки. Дед извивался, вырывался и как бы от неожиданной радости изумленно покрикивал: «Эт как же, ребятушки? Накажут, поди, вас. Ой-е-ей, бедные головушки».

– Во дед попал шебутной, – беззлобно, впрочем, переговаривались между собой бедные головушки. – Ну кончай шухерить, дед. Мы че тут с тобой, колыхаться должны? Ты че, в натуре, один, что ли, у нас?

Загнали деду в зад иглу размером с противотанковую ракету и выдавили поршнем хорошо если не полведра какой-то адской смеси. Дед закатил глаза и напрочь перестал хрюкать и возмущаться. Лопающиеся от здоровья бедные головушки подхватили бездыханное тело старого бойца, мигом вынесли его на вольный воздух и немилосердно забросили в металлический кузов белой машины с красным крестом.

Саня Рашпиль, чтобы не было сомнений в содержании остальных кейсов, взял на проверку кейс из самой середины. Укрепил фонарь на верхнем стеллаже, чтобы освободить руки для вскрышных работ. «Прошел» замочек и распахнул кейс. Внутренности состояли из двух ярусов, как солдатская казарма, а каждый ярус из паралоновых ячеек. Рашпиль прежде всего, ни к чему не притрагиваясь, подсчитал количество ячеек: их было по пятьдесят в каждом ярусе, итого сотня.

В каждой ячейке лежал запаянный в пленку брусок, этакий спрессованный из отдельных прямоугольных листов параллелепипед. Саня взял из ячейки один брусок и потянул за отогнутый кончик узкой красной полоски. Прием был тот же, какой применяют при вскрытии зацеллофанированной пачки сигарет с фильтром. Саня не спешил. Он уже прикинул в уме не только, что он может здесь обнаружить, но и сколько. И он понимал две вещи. Во-первых, что так или иначе он все равно уже доведет это дело до конца, А во-вторых, что пришла пора прощания с прежней жизнью. А скорее всего, с жизнью вообще.

Пачка стодолларовых банкнот содержала ровно сто новых, с укрупненным портретом президента, зеленых, с металлическим хрустом, листов. Итого – сто на сто – в одной пачке было десять тысяч баксов. В одном кейсе было сто таких пачек. Итого один миллион долларов. (К этим цифрам слово «баксы» уже как-то не подходило.)