Книга Черный агент белой разведки - Сергей Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«С ним случилось что-то ужасное, и я в силах ему помочь, я должна ему помочь».
Элеонор не верила в сны, гадания и прочую чертовщину, но этот сон произвел на нее такое впечатление, что оставить его без внимания она была просто не в состоянии.
«Мистика какая-то!» – подумала она и тут же вспомнила, как ей в руки однажды попал пентагоновский отчет об экспериментах по дальновидению. Уж это ведомство в склонности к мистике заподозрить было никак нельзя, и, тем не менее, подобными экспериментами они занимались вполне серьезно и, как показывал отчет, весьма небезуспешно.
Аспирин начинал действовать, боль в голове постепенно утихала, Элеонор приходила в себя, обретая способность рассуждать здраво.
«Чтобы ему помочь – его нужно найти», – думала она об Алексе.
Вполне понятно, что, лежа в постели, здесь, в Калифорнии, она этого сделать не сможет.
«Мне нужен выход на наш терминал, мне нужно в Лэнгли».
Центральный компьютер ЦРУ не имел модемного входа, и будь ты хоть трижды хакером, проникнуть в него извне невозможно, только изнутри, имея специальный допуск. И этот допуск у нее был!
В эту ночь она уже не уснула. Полежав немного, встала, подошла к кофеварке. Перед глазами продолжала стоять врезавшаяся в память картина сна – кровь, текущая из широко раскрытых глаз Алекса.
Где-то подобное она уже видела, но где и когда?
Ей вспомнилось одно из научных определений сна – «Сон – это небывалая комбинация бывалых впечатлений».
«Да, наверное, так оно и есть, – думала Элеонор, наливая чашку кофе. – Если сон разбить на части, на мелкие фрагменты, то каждый из них я уже где-то когда-то видела. Горы, вооруженные арабы, трава. Но кровь из глаз?!.»
Россия. Чукотка. Анадырь
Ветер гнал редкую листву по безлюдным улицам Анадыря, моросил мелкий холодный осенний дождь. Город будто вымер, жители опасались выходить из своих домов, хотя болезнь явно шла на спад.
Новые больные все еще продолжали поступать в больницу, но уже не в том количестве, что прежде.
Анадырь – город на краю земли, под мокнущим серым каким-то низким небом, на берегу такого же серого и неуютного океана, – производил впечатление заброшенного и никому не нужного.
Стекла во многих магазинах были выбиты, начались случаи мародерства, обычные в местах стихийных бедствий. Немногочисленные милицейские патрули не могли пресечь все случаи, да и не очень-то старались.
Если крупные магазины и склады еще как-то охранялись, то мелкие, а также ларьки и киоски были брошены на произвол судьбы и полностью разграблены. Сначала тащили дорогостоящие товары, телевизоры, компьютеры, шубы, теперь же интерес сосредоточился на продуктах, запас которых в городе таял. Голод ему еще не грозил, но напряженка уже началась.
В милицию стали поступать звонки, звонившие жаловались на трупный запах из соседних квартир. Выезжавшие на место происшествия милиционеры находили в указанных квартирах обезображенные болезнью трупы, в иных квартирах по несколько. Не все люди обращались в больницу, понимая, что там им все равно помочь не в силах, и предпочитали умирать дома.
Власти на скорую руку формировали похоронные бригады, но не хватало людей, средств, транспорта.
В порту сиротливо замерли башни кранов, причалы были пусты, порт не работал.
Лишь у восьмого причала мок под дождем либерийский сухогруз «Lucky», который пришел в Анадырь с грузом филиппинских фруктов. Часть фруктов, так и не разгруженных, оставалась в трюмах.
Судно осиротело, капитан находился в больнице, и, по всей видимости, на корабль ему будет не суждено вернуться. Большая часть команды – русские и поляки – также находились в больнице. Так что, даже если бы не карантин, «Lucky» все равно не смог бы выйти в море.
Остатки команды сидели в каютах и пили беспробудно, даже арабы и турки.
Пустой порт, остановившиеся краны, одинокое судно у причала – все это выглядело довольно уныло и нагоняло тоску, а огромные медные буквы названия на борту сухогруза вызывали горькую усмешку. Какой уж тут к черту удачливый!
На территорию порта в сопровождении милицейского патруля въехали две «Волги» и покатили прямиком к восьмому причалу.
Из них вышли несколько человек и быстро поднялись на борт сухогруза, милиция осталась на причале.
Люди поднимались на борт решительно, будто к себе домой, вахтенный попытался было воспрепятствовать им, но ему сунули в нос какое-то удостоверение, которое он с пьяных глаз не успел как следует рассмотреть, и молча прошли дальше, шелестя кожаными плащами и куртками.
– Боцман где? – спросил вахтенного шедший последним Рустам, жилистый татарин небольшого роста – старший группы.
– Там... – неопределенно махнул рукой моряк.
– Понятно, – сказал Рустам, понимая, что это самая точная информация, которую был способен дать вахтенный.
Вахтенный тупо посмотрел им вслед и сказал несколько слов в переговорное устройство, предупреждая своих товарищей о прибытии на судно каких-то хмырей, но крутых. Судя по лицу моряка, это происшествие его мало взволновало, сколько их тут переходило за последние дни, ему-то что.
Боцмана нашли в его каюте, он спал. Разбудили. Сначала он никак не мог понять, что происходит, кто эти люди, но ему быстро все объяснили. Вошедшие люди хорошо умели объяснять согражданам, кто есть кто и кто они.
– Зовут тебя как? – спросил его Рустам, присаживаясь к крошечному столику, заставленному бутылками.
– Сысуев... Иван Михалыч... – ответил боцман, с трудом ворочая языком в пересохшем рту.
– Тагир, осмотри Ивана Михайловича, – сказал Рустам, обращаясь к высокому тощему парню в длинном кожаном плаще. Тагир был врачом.
Он осмотрел глаза боцмана, горло, пощупал пульс.
– Спина не болит, в пояснице?
– Командир, все болит, а вот спина нет, – попытался улыбнуться боцман – здоровенный русый детина лет сорока.
– Кроме синдрома, – посмотрел Тагир на Рустама и красноречивым жестом щелкнул себя по горлу, – пока ничего не вижу.
– Ну, это поправимо. Да, Иван Михалыч?
– Че? – не понял боцман.
– Поправиться-то у тебя есть чем, спрашиваю?
– Найдем! – повеселел боцман Иван Михайлович и, сунув руку куда-то под койку, выудил оттуда литровую бутылку водки. – Сейчас-сейчас, – суетился он, пытаясь отыскать в беспорядке каюты более-менее чистую посуду.
– Да ты не суетись, Иван Михайлович, мы не будем. Нельзя нам, мы на службе. Ты давай поправляйся, да поговорим, время дорого. Тагир, а ты с парнями осмотри остальных, пока я тут с человеком разговариваю.
Боцман налил три четверти стакана водки и нерешительно поглядывал на Рустама, пить в одиночку было не в его правилах, даже с большого бодуна.
