Книга Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи

Глава 5

Неугодная служанка

Сен-Жермен, в четверг 1 ноября 1849 года, в тот же вечер

Матильда сидела в элегантной гостиной у отделанного черным мрамором камина. Похоже, приятные мысли отвлекли ее от работы, и рука с пяльцами опустилась сама собой. Доктор де Салиньяк в своем любимом кресле курил сигару и читал медицинский журнал.

Их сын спал в комнате на втором этаже. Сюзанна суетилась в кухне. Ей было строжайшим образом приказано не оставлять на завтра грязную посуду и складывать ее на место сразу же, как только она вымыта и вытерта.

Хозяйка дома рассеянно слушала такой знакомый перезвон тарелок в лохани с теплой водой. На сердце у нее было тяжело. День прошел не так, как предполагалось. «Надо же, как нам не повезло! – думала она. – Служанка Ролана с утра уехала, а я не смогла ни прийти к нему, ни хотя бы объяснить свое отсутствие!»

К ее огромному сожалению, судьба решила сыграть с любовниками шутку и насытила день событиями, предугадать которые было невозможно. Родители мужа приехали к обеду без предупреждения, как это было у них в обычае, а Сюзанне срочно понадобилось навестить мать в Шазеле, и доктор отпустил ее, не поставив супругу в известность.

В былые времена Матильда, скорее, увидела бы в этом повод отвлечься от повседневности, но теперь у нее был возлюбленный, Ролан, которому она пообещала посвятить два долгих часа. Но служанки под рукой не было, и она так и не придумала, как его предупредить.

«Как он, наверное, огорчился и расстроился! – думала она. – Я сделала глупость, когда настояла, чтобы Ролан взял служанку. Раньше нам было намного спокойнее!»

– Боже, какой кошмар! – воскликнул внезапно доктор, отрываясь от статьи о холере, которую только что прочел.

От одного упоминания об этом недуге его бросало в дрожь, не говоря уже об описании симптомов и перечислении случаев, когда болезнь становилась фатальной[7].

– Да сохранит нас Господь от этой беды, Матильда! Если болезнь дойдет до Шаранты, мы все можем умереть.

– Не накликай беду, Колен!

– Дорогая, доктор всегда должен быть готов к худшему. Но если тебе и Жерому будет грозить опасность, я отправлю вас к моему старенькому дядюшке в Бордо.

Хозяйка дома положила свое вышивание в стоявшую на полу корзинку. Супруг снова уткнулся в журнал. «Завтра я увижусь со своей любовью! – мечтала Матильда, откинув красивую головку на спинку кресла. – О, если бы я могла хоть на минутку выйти в сад! Быть может, он там, ходит вокруг дома, чтобы быть ко мне поближе…» Смежив веки, она отдалась во власть запретных мечтаний, радуясь, что наконец у нее есть любовник и это не кто иной, как кюре местечка. Подобная мысль будоражила молодую женщину и придавала ее желанию – и наслаждению! – дополнительную остроту, как если бы это было ее отмщение судьбе. Как и многие уроженцы гористых регионов, Ролан Шарваз не отличался мягкостью манер и в любви был грубоват, однако, несмотря ни на что, с ним Матильда была совершенно счастлива. Он сумел разбудить в ней страсть, терзавшую ее денно и нощно, но и эти терзания молодая женщина принимала как награду.

Иногда, возвращаясь с тайного свидания, она думала о супруге. Колен никогда не давал ей столько радости. Матильда испытывала к нему уважение, была благодарна за благополучную жизнь, которую он ей подарил и всячески старался украсить. И все же мысль о том, что ее выдали замуж по расчету, засела в душе, как заноза, и она находила множество объяснений своей неверности. Сельский врач проводит мало времени с семьей, и за десять лет супружеской жизни она чувствовала себя одинокой слишком часто…

Предшественник отца Ролана, кюре Биссет, которому она на исповеди рассказала о том, что скучает и предается грешным мечтам, решил, что сможет ее соблазнить. Но сколь бы приятным ни находила Матильда его общество, сколь бы ей ни льстила его влюбленность, она никогда бы ему не уступила.

«Я твоя, только твоя, Ролан! – твердила она про себя. – Завтра я вымолю у тебя прощение! Да, дорогой, завтра я тебя увижу!»

Тихонько вздыхая, она представляла своего любовника разочарованным, разозленным, истомившимся по ее телу. И женское чутье ее, конечно же, не обманывало…

В пятницу 2 ноября 1849 года

На следующее утро кюре Шарваз отслужил мессу по случаю Дня поминовения усопших с особой торжественностью и рвением, желая произвести впечатление на прихожан, которые его уважали, пробудить чувства в равнодушных и заставить усомниться в себе тех, кто был склонен его критиковать.

Матильда, одетая в скромное темное платье, присутствовала на службе с сыном. Они с Жеромом оказались в числе последних на выходе из церкви, и Анни, которая мыла в это время внешнюю лестницу пресбитерия, конечно же, это заметила.

«Посмотрите-ка на нее! Люди думают, она молится да причащается, а на самом деле… Какой позор! Если жена доктора посмеет явиться после обеда, сделаю так, чтобы они с Шарвазом не смогли сговориться! Понятно, что я называю этим словом…»

Служанка взглядом проводила прелестную супругу доктора, удалявшуюся легкой и грациозной походкой, и ее мальчика, шедшего следом. Чуть погодя из церкви вышел кюре и направился к дому.

Анни поспешила вернуться, чтобы подлить воды в рагу с курятиной, тушившееся на плите. Отец Ролан уловил приятный запах, стоило ему переступить порог.

– Сегодня вы постарались на славу, Анни! Я думал, придется довольствоваться куском сыра.

Вдова, которая как раз накрывала на стол, ничего не ответила. Но уже через мгновение в стуке тарелок кюре различил сердитое бормотание:

– Некоторые и одной любовью бывают сыты… Господи, какой стыд!

Однако полной уверенности, что слух не обманул его, у Шарваза не было. У Анни была привычка разговаривать с собой – то громко, то шепотом, – и он привык не обращать на это внимания.

За стол он сел с таким безмятежным видом и так нахваливал стряпню, что у Анни Менье возмущения поубавилось. Разумные советы Эрнеста всплыли в памяти, и в конце концов она решила смириться и потерпеть.

«На Рождество я все равно уеду отсюда. Зачем ворошить осиное гнездо? Пусть его драгоценная Матильда приходит, я лягу у себя и заткну уши. Отдыхать все же лучше, чем работать, – сказала она себе. – Хотя нет, если эта надменная лицемерка явится, я лучше уйду из дома! Навещу Туанетту или ризничего. Он обещал дать мне кочан капусты».

Туанеттой звали сорокадвухлетнюю вдову, проживавшую в проулке за мэрией. Старший ее сын служил в армии, а младший, бедняжка, сильно хромал. Он плел корзины, которые мать продавала на рынке в Монброне. «Хорошая женщина эта Туанетта. Сколько ей пришлось пережить горя! Она всегда рада поболтать за стаканчиком пикета!»

Преисполнившись решимости не присутствовать при совершении адюльтера, Анни устремила презрительный взгляд на мускулистую спину хозяина, как раз направлявшегося в спальню. «Да-да, самое время стелить постель, мсье кюре!» – иронично усмехнулась она про себя.