Книга Госпожа страсти, или В аду развод не принят - Марина Крамер

...Домой она попала только часа в четыре, там уже полным ходом развернулась паника, озверевший Хохол орал на телохранителей так, что даже Марине стало страшновато. Сева и Гена, опустив глаза, стояли посреди двора, а разъяренный Женька, поддерживая загипсованную руку, метался мимо них взад-вперед, изрыгая матерную брань. Судя по стоящим во дворе машинам, до крыш заляпанным грязью, охрана только что вернулась откуда-то. Не приходилось сомневаться, что взбешенный отсутствием Коваль Хохол всю ночь гонял проштрафившихся пацанов по городу, заставив обшарить все.

– Что за шум? – поинтересовалась Марина, привалившись боком к воротам, открытым настежь, и Хохол, резко обернувшись на голос, даже в лице изменился:

– Ты... где ты была всю ночь?!

– А тебе не все равно? – холодно спросила Коваль, отделившись кое-как от столба и направляясь в дом. Женька рванул следом, перехватив ее здоровой рукой уже в прихожей и прижимая к стене:

– Ты что?! Посмотри, на кого ты похожа!

– Забылся? Убери руки, иначе пожалеешь, – прошипела Коваль, понимая, что не может, просто не может сказать ему, с кем и где была всю ночь и полдня.

– Я чуть с ума не сошел, ну почему ты такая жестокая? Ведь позвонить могла, сказать, что не приедешь, я бы и молчал...

Ей стало стыдно за свое нежелание думать о ком-то, кроме себя.

– Жень, прости... я совсем забыла... – пробормотала она, раскаиваясь, и ткнулась лбом в грудь Женьке. – Не сердись на меня...

– Иди поспи, ведь еле шевелишься... нагулялась... – в голосе Хохла уже не было злобы, скорее обида.

Она с трудом приняла душ, смыв с себя запах Малыша, его прикосновения, его поцелуи. Завалившись на постель в чем мать родила, Коваль с наслаждением растянулась на прохладном шелковом покрывале и мечтательно уставилась в потолок. В такой позе ее и застал Хохол, замкнул дверь и начал раздеваться.

– Ты чего? – удивилась она, наблюдая за ним.

– А ничего, – процедил он. – Помоги мне, рука застряла.

Марина стянула с него майку и бросила на пол.

– И дальше что?

– Не знаешь?

– Ну почему, догадываюсь, конечно, просто как-то странно...

– Странно, говоришь? А валиться в койку с первым встречным не странно?

– Откуда такая информация? – спокойно поинтересовалась она, подвигаясь и давая ему возможность лечь рядом.

– Сорока принесла, – процедил он.

Марина легла на него сверху и заглянула в глаза:

– Ты злишься?

– Да! Я злюсь, я не просто злюсь – я убить тебя готов, сучка! Ты не понимаешь, да?!

– Жень, ты можешь делать со мной все что хочешь, если тебе от этого полегчает.

– Вот ты всегда так – хвостом повертишь где-то, а потом подставляешься, вину пытаешься загладить, – с досадой сказал Женька. – Ты хоть раз обо мне подумала? Думаешь, я не понимаю, что ты меня не любишь? Понимаю, не совсем ведь дурак, но не могу, пойми, не могу от тебя отказаться, нет у меня ничего в жизни, кроме этой любви...

– Женя, не надо... – Эта фраза всегда напоминала ей о другом человеке, давно исчезнувшем из ее жизни, но оставившем в ней глубокий след, как ожог. О Нисевиче.

– Что – не надо? Не надо было впускать тебя в свою жизнь тогда, в Египте! Не надо было вестись на твои... – Она закрыла ему рот поцелуем, чтобы прекратить этот разговор, который обязательно привел бы к ссоре.

– Но ведь ты повелся? Так будь последовательным... – прошептала Марина, спускаясь по его груди губами и лаская языком едва затянувшийся послеоперационный шрам. – Ну, что же ты тормозишь? Как ты хочешь меня? Скажи, я сделаю все, ты же знаешь...

Он вымещал свою злость на ней почти до вечера, пока она не взмолилась, прося прекратить:

– Женя, я уже вообще ничего не чувствую...

Это еще повезло, что на Хохла иногда нападала нежность, прорывалось что-то, похожее на жалость, иначе было бы очень неприятно... Вот и сейчас он по первому требованию выпустил Марину из рук, вернее – из одной только правой, и предложил:

– В сауну хочешь?

– Не помешает.

В сауне она провалялась около часа, расслабившись и вдоволь надышавшись египетским маслом, даже волосы им пахли, пропитались тягучим восточным ароматом, который сейчас как нельзя лучше подходил ей. Говорят, он возбуждает, но с Мариной всегда происходило обратное – она расслаблялась и впадала в нирвану, мечтая только об одном – чтобы не трогали, оставили в покое.

Хохол ждал в каминной, на столике стоял коричневый чайник с зеленым чаем, ее любимая чашка и пепельница.

– Отдохнула?

– О, я просто на небесах! – Коваль опустилась в кресло и налила чай. – Жень, ты не сердись на меня, знаешь ведь, что я никогда ни о ком не думаю, кроме себя, любимой, это ужасно, но сделать ничего уже невозможно – я всю жизнь именно так и поступала.

– Да понимаю я все, – отмахнулся он. – Просто испугался, что с тобой что-то случилось. Пацаны сказали, что ты их отослала, а сама осталась с какими-то мужиками и девицей.

– А ты, конечно, сразу определился, куда и зачем я отправлюсь дальше, – с иронией сказала Марина, отпивая горьковатую жидкость и морщась: – Женька, это ведь не чифир, а зеленый чай, к тому же безумно дорогой! Его же такой крепости не заваривают!

– Я задумался, наверное, вот лишнего и насыпал, – виновато ответил он. – Что, совсем невыносимо? Давай я новый заварю.

– Не надо, этот разбавлю. Слушай, мне все время не дает покоя мысль о том, что суд скоро. А вдруг их не посадят? Тогда мне точно придется отсюда валить.

– А следак что говорит?

– Ничего он не говорит, – вздохнула она. – Мне почему-то кажется, что он мне не верит, хотя мы с ним знакомы, и Егора он хорошо знал. Он смотрит на меня все время с подозрением, словно я стараюсь что-то скрыть или приукрасить. Я уже жалею, что согласилась тогда на эту авантюру, не надо было...

– Зато отец твой объявился, киска, разве это плохо? – Хохол закурил, откинувшись на спинку кресла. – Ты теперь не одна.

– А я и так не была одна – у меня есть ты.

У него было такое лицо, словно Марина назначила его президентом или, на худой конец, мэром. За эти слова он мог простить ей все, что угодно, ему только это и было важно – что он нужен, что она сама об этом сказала. Где-то Марина вычитала, что есть люди-кошки и люди-собаки, так вот Хохол – типичная «собака», готовый пожертвовать собой ради нее.

– Женька, я вот подумала – а если со мной что-то случится, ты куда пойдешь?

– За тобой, – не раздумывая, ответил он. – И прекрати эти идиотские разговоры, ничего с тобой не случится, я ведь рядом.

– Прости. Иногда вылезает стервозное нутро – так хочется почувствовать себя единственной и неповторимой! – рассмеялась Коваль, в душе не сомневавшаяся в его ответе.