Книга Древний инстинкт - Анна Данилова

– Сегодня здесь переночую, а завтра – домой, – сказала она.

– Ты это точно решила?

– С Собакиным я порву, хоть сейчас… Позвоню и скажу, что между нами все кончено. Я не жила в последнее время, скользила вниз, быстро, как по ледяной горе на санках… – Она с трудом улыбнулась. – А ты что будешь делать?

– Оля…

– Я ничего не знаю, и ты тут ни при чем. Я бы на твоем месте не стала лезть в петлю или тем более признаваться в чем-то Свиридову. Слишком много чести… Знаешь, а я понимаю Лену… Ты такой… такой…

Она вдруг подошла к нему, обняла и поцеловала в лоб.

– Не думаю, что ты способен еще что-нибудь сделать такое… Ты должен успокоиться, прийти в себя. И я тоже… Не понимаю, как вообще могло такое случиться, что я оказалась здесь, что попросилась пожить в чужой квартире, лишь бы видеть Собакина. Это ли не болезнь? Бессонов, я нравлюсь тебе?

На ней было короткое светлое платье и сандалии, украшенные маленькими подсолнухами. В зеленых глазах отражались малиновые точки заходящего солнца. Бессонов притянул ее к себе за руку и поцеловал. В губы. И испытал при этом такое облегчение, как если бы это была Лена и они провели в постели пару часов…

– Хочешь, я подскажу тебе, как поступить дальше? – услышал он голос Ольги, как колокольный звон, как громкие голоса церковных певчих. – Мы поедем сейчас ко мне домой, и ты останешься у меня. Только так мы спасемся от того наваждения, от тех болезней, что мучают нас. И я обещаю, что не стану тебя торопить. Тебе не обязательно любить меня… Только должна тебя предупредить. Я живу не одна… Сейчас с мальчиком няня… Ты женишься на мне, Бессонов?

– Женюсь, – ответил он, нисколько не задумываясь.

– Я буду заботиться о тебе, Дима, кормить, мыть тебя, как маленького, только не бросай нас, спаси меня от этого Собакина… Я и сама не знаю, как так вышло… Дурман, наваждение, говорю же тебе.

– И ты не боишься меня?

– Нет. Пойдем?

– А как же Лена? – Он вдруг вынырнул из теплой, обволакивающей волны, похожей на морскую, пахнущую солью и водорослями. – Как же она? Вдруг она вернется?

– Она все поймет… Ну а чтобы у нее не было обратного хода, дай ей денег. Пусть она вместо тебя получит деньги. Не скупись. Твоя свобода стоит недешево… А у нее серьезная операция, кроме того, психический срыв… Ей понадобится время и, разумеется, деньги, чтобы поправить нервную систему. Я сама могу взять на себя переговоры с Русаковым, чтобы он убедил ее взять от тебя деньги. Ты же понимаешь, что после всего, что произошло, она никогда не станет твоей.

– Но почему ты не отвернулась от меня? – Он не понимал.

– Не знаю… – Она обвела рассеянным взглядом комнату и пожала плечами. – Мне с тобой как-то спокойно…

Да она сумасшедшая! А я сам?

Он закрыл глаза. Пусть будет так, как она говорит. Все было бы иначе, если бы не эти ножницы на подушке рядом с ним… Он бы поехал к Лене, поехал…

* * *

Два дня я отсыпалась и не писала дневник. Да что там дневник, когда я вообще не вставала с постели! Как же мы славно кутнули у Моники дома! А потом ее брат, я даже имени его не помню, прокатил нас вдоль моря, мы остановились у какого-то бара, и он заказал нам по зверскому коктейлю. Ноги мои после него не слушались. Я сидела в открытом платье, и мне было почему-то не холодно. Но этот приятный молодой человек снял с себя джемпер и заставил меня надеть его, через голову… Волосы мои растрепались, представляю, на кого я была похожа! Мне было ужасно весело, потому что я, выходит, сбежала от своих кавалеров, точнее, от своего разрекламированного мне Р. жениха… Русаков теперь у меня, чинит найденный в садовом домике велосипед, хочет, чтобы я немного взбодрилась, покаталась хотя бы по аллее перед домом. Он не знает, почему я никак не могу прийти в себя.

В ту ночь, что мы пили в баре на берегу с Моникой, ее братом и еще какими-то двумя типами, не то швейцарцами, не то немцами, произошло замечательное событие. Мы пили, пили, потом Моника вызвала такси, чтобы отвезти меня домой. Я пробралась на виллу через садовую калитку, чтобы Русаков, наверняка поджидающий меня где-нибудь на скамейке перед крыльцом, не заметил моего возвращения. Я оказалась права, слышала, как он кашлял, видела огонек его сигареты… Он ждал меня, а я в доме была к тому времени уже не одна… Брат Моники влез в открытое мной окно в розовой спальне и остался у меня до утра. Кажется, теперь-то я смогу ответить Р. на вопрос, хочу ли я вообще кого-нибудь. Именно сейчас – нет, но в принципе этот пропитанный солнцем, морем и запахом хорошего табака мальчик был первым мужчиной, которого я подпустила к себе после Д., чему я очень рада… Вот так легко, после нескольких коктейлей, я изменила своему жениху, даже не успев толком побыть его невестой!

Сейчас Русаков снова подойдет к двери и, вместо того чтобы ударить меня, обозвать шлюхой, как это полагается в таких случаях, пригласит на велосипедную прогулку… Что за странные существа эти мужчины! Когда живешь с ними рядом и заглядываешь им в рот, предупреждая каждое их желание, печешь пироги и делаешь котлеты, то они не ценят тебя, если же ты живешь в свое удовольствие и мало беспокоишься о своем мужчине, то как же он тебя любит, какие же цветы дарит, сколько денег тратит, даже если он по природе жмот! Где логика? Определенная логика, конечно, есть…

Я благополучно грохнулась с велосипеда и разбила себе колено. Володя (я сидела на диване в гостиной, а он подле меня на ковре) обрабатывал ранку и гладил мою ногу. Я сказала ему, что он слишком чисто выбрит, слишком чисто одет, слишком сладко надушен, а мне хотелось бы увидеть его натурального, заросшего, пахнущего крепким мужским потом, водкой, немного дикого, отчаянного в своих желаниях… И знаете, что он тогда сделал? Нет, он не уселся рядом со мной в ожидании, когда же отрастет его щетина. Нет, все было гораздо проще. Он просто сорвал с меня одежду и повалил на пол. Вот так… Приговаривал при этом, что капризам моим не будет конца, что я сама не знаю, чего хочу… И ни разу не вспомнил про мое разбитое колено.

Позже, когда, накинув на себя плед, я сидела у огня и грелась, разглядывая малиново-алые, словно живые, раскаленные поленья в камине, я довольно холодно сказала своему жениху, что теперь, когда он добился своего, и мне бы хотелось увидеть своими глазами дарственную на виллу «Алиса» (вспомнились и Р. и Моника, мнениями которых я так дорожила в последнее время). Он ответил мне скучным тоном:

– Она твоя, вот уже неделю.

Помню, как щеки мои, и без того пылавшие не то от каминного жара, не то от стыда за свою меркантильность, защипало, как если бы с них содрали кожу…

– А где твой лучший друг, Максим? – спросила я, словно меня это действительно интересовало.

– Понятия не имею. Исчез куда-то. Может, какую-нибудь соотечественницу встретил.

– А почему именно соотечественницу?