Книга Слуги меча - Энн Леки

Я не обратила на все это никакого внимания.

— Мне нужно где-нибудь остановиться, гражданин.

— Здесь нет никаких модных отелей, — ответила особа, которая говорила со мной так грубо. — Никто не приходит сюда, чтобы остановиться здесь. Люди приходят сюда выпить или поесть настоящих ичанских блюд.

— Солдаты приходят сюда, чтобы отмутузить людей, которые не лезут в чужие дела, — пробормотал кто-то позади меня. Я не повернулась, чтобы взглянуть, а быстро и безмолвно отправила послание Калр Пять, приказав ей не двигаться.

— И у губернатора всегда есть место для важных людей, — продолжила говорившая особа, словно того, другого голоса не было.

— А может, я не хочу останавливаться у губернатора. — Почему-то именно это показалось мне верной репликой. Все, кто находился поблизости, рассмеялись. За исключением одной старательно молчаливой особы, одетой по-радчаайски. Ее немногочисленные броши были самого обычного вида, дешевые, из меди и цветного стекла. Ничего говорящего о семейной принадлежности. Только маленькая эмалированная ИссаИну на ее воротнике была чем-то особенным. Это Эманация движения и покоя, которая предполагала, что она может быть адептом секты, практикующей особый вид медитации. В то же время Эманации пользовались популярностью, и, принимая во внимание, что они украшали собой фасад местного храма Амаата, они могли заменять собой целый сонм атхоекских богов. Поэтому, в конце концов, даже ее ИссаИну мало что мне говорила. Однако эта особа меня заинтриговала.

Я выдвинула стул напротив нее и села.

— Вы, — сказала я ей, — очень раздражены.

— Это было бы неблагоразумно, — не сразу изрекла она в ответ.

— Чувства и мысли к делу не относятся. — Я поняла, что чересчур надавила на нее, что она вот-вот сорвется с места и убежит. — Службу безопасности волнуют только поступки.

— Так они мне говорят. — Она отпихнула в сторону свою чашку и собралась было подняться.

— Сэр, — резко, повелительно произнесла я. Она застыла на месте. Я махнула рукой владелице заведения. — То, что вы подаете; я буду одну, — сказала я и получила чашку с каким-то порошком, который, после того как на него налили горячей воды, превратился в густой чай, что тут пили все. Я пригубила. — Чай, — догадалась я, — и какое-то обжаренное зерно?

Владелица закатила глаза, словно я сказала какую-то несусветную глупость, повернулась и отошла, не ответив. Движением руки я показала, что мне в конечном счете все равно, и попробовала еще.

— Итак, — сказала я особе напротив, которая так и не расслабилась на своем стуле, но по крайней мере и не убежала, вскочив с него, — это, должно быть, что-то связанное с политикой.

Она округлила глаза, сама невинность.

— Простите, гражданин? — Формально вежливо, хотя я уверена, что она вполне могла понять по знакам различия мое звание и должна была использовать самое высокое обращение, на которое я имела право, если она его знала. Если она действительно хотела проявить вежливость.

— Здесь никто не смотрит на вас и не говорит с вами, — заметила я. — И у вас совсем не такое произношение, как у них. Вы не отсюда. В результате перевоспитания обычно вырабатывается прямой условный рефлекс, и, таким образом, делать то, за что тебя арестовали, становится чрезвычайно неприятно — для начала. — Или по крайней мере, так оно было на самом простом уровне. — А то, что вам причиняет огорчение, — это выражение гнева. И сейчас вы разгневаны. — Здесь мне все незнакомы, но гнев-то я узнала. Гнев — мой старый попутчик. — Это было несправедливо с начала до конца, да? Вы ничего не сделали. Ничего неправильного, с вашей точки зрения. — Вероятно, никто здесь также не считал это неверным. Ее отсюда не прогнали, ее присутствие никого не заставило покинуть заведение. Владелица ее обслуживала. — Что же случилось?

Она хранила молчание несколько мгновений.

— Вы привыкли к тому, что, как только пожелаете чего-нибудь, сразу и получаете, не так ли? — изрекла она наконец.

— Мне не приходилось бывать раньше на базе Атхоек. — Я отпила еще глоток густого чаю. — Я здесь всего лишь час, и пока мне не очень нравится то, что я вижу.

— Тогда попробуйте отправиться куда-нибудь еще. — Ее голос прозвучал ровно, в нем почти не слышно было ни иронии, ни сарказма. Как если бы она имела в виду ровно то, что сказала.

— Итак, что же случилось?

— Сколько чая вы пьете, гражданин?

— Довольно много, — ответила я. — Я же, в конце концов, радчааи.

— Несомненно, вы пьете самый лучший. — Все та же несомненная искренность. Я догадалась, что она вновь обрела самообладание и эта внешняя приятность в сочетании с почти неслышным скрытым гневом были для нее нормальным состоянием. — Ручной сборки, редчайший, самые нежные бутоны.

— Я не столь привередлива, — спокойно заметила я. Хотя, если честно, я и знать не знала, был ли чай, который я пила, собран вручную или нет, или еще что-нибудь о нем, за исключением его названия и того, что он хороший. — А что, чай собирают вручную?

— Кое-какой — да, — ответила она. — Вам следует отправиться вниз и посмотреть. Бывают вполне приемлемые по средствам экскурсии. Посетителям нравятся. Многие приезжают сюда, чтобы посмотреть на чай. Почему бы и нет? Что за радчааи без чая, в конце концов? Я уверена, что кто-нибудь из чаеводов был бы счастлив показать вам все лично.

Я подумала о гражданине Фосиф.

— Возможно, я так и поступлю. — Я сделала еще глоток чая-кашицы.

Она подняла свою чашку, допила чай. Поднялась.

— Благодарю вас, гражданин, за занимательную беседу.

— Знакомство с вами, гражданин, доставило мне удовольствие, — ответила я. — Я остановилась на четвертом уровне. Загляните как-нибудь, когда мы устроимся. — Она поклонилась, не ответив. Повернулась, чтобы уйти, но замерла, услышав, как что-то тяжелое врезалось в стену снаружи.

Все, кто находился в чайной, подняли головы на этот звук. Владелица так шмякнула чайником по столу, что люди, сидящие здесь, конечно, вздрогнули бы, не будь они так поглощены тем, что происходило на полутемной маленькой площади. Мрачная, с гневной решимостью на лице, хозяйка вышла из чайной. Поднявшись, я последовала за ней, Пять шагала за мной.

Снаружи вспомогательный компонент «Меча Атагариса» пригвоздила маляра к стене, заломив назад ее правую руку. Она пнула бочонок с краской, судя по розовато-коричневым пятнам на его ботинках, луже, в которой сейчас лежал бочонок, и следам на полу. Капитан Хетнис стояла там, где я ее оставила, наблюдая за происходящим и храня молчание.

Владелица чайной подошла вплотную к вспомогательному компоненту.

— Что она сделала? — спросила она. — Она ничего не сделала!

«Меч Атагариса» не ответила, а только грубо вывернула руку маляра еще дальше, заставив отвернуться от стены с криком боли и упасть на колени, а затем лицом на пол. Краска заляпала ее одежду и лицо с одной стороны. Вспомогательный компонент уперлась коленом ей в спину между лопаток, и она захрипела и, всхлипывая, застонала.