Книга Портрет королевского палача - Елена Арсеньева

– Что такое? – удивляется Максим Николаевич. – Еще кто-то пришел? Загадочно, кому это я столь безотлагательно понадобился? Отворите же, Аннушка, что вы стали?

Аннушка, двигаясь с поворотливостью деревянной куклы, с превеликим трудом отпирает дверь и впускает в прихожую невысокую, миниатюрную даму, одетую в черное и в черном облаке пышных кудрей.

Моя первая мысль – я и ее тоже где-то видела!

Она бросает на меня мимолетный взгляд своих очень черных, безо всякого блеска глаз, потом переводит их на Мансурова и заявляет голосом довольно-таки пронзительным:

– Я к вам писала. Мне необходимо с вами переговорить.

Мансуров смотрит на нее, неприязненно прищурившись:

– Как? Значит, это вы писали? Отчего же без подписи? Боялись, что не приму вас? А я уж было решил, что вот эта дама…

Тут нервы мои окончательно перестают меня слушаться: отпихнув «Иду Рубинштейн», стоящую на пороге, я опрометью кидаюсь вон из квартиры, благо Аннушка не успела запереть дверь.

Диво, как я не скатилась с лестницы и не переломала ноги, а заодно не свернула шею! Вылетаю из парадного, словно мною выстрелили из ружья, и несусь что есть мочи по улице, спеша свернуть за угол. Вслед мне раздается насмешливое:

– Эй, паразит, куда бежишь?! – а затем издевательское кваканье клаксона, в котором мне отчетливо различимы давным-давно слышанные глупые слова:

Мат-чиш прелестный та-нец,

При-вез его испа-нец…

Что? Матчиш?

Оборачиваюсь и вижу у парадной, из которой я только что выбежала, длинный черный «Кадиллак». Монументальный матрос хохочет за рулем и тискает грушу клаксона.

Матчиш… «Кадиллак»… матрос… женщина с черными волосами…

И тут меня вдруг словно бы ударяет догадкой. Да ведь к незнакомому мне Максиму Николаевичу Мансурову, в ванне которого я сегодня совершила такую замечательную «помойку» и под чьей кроватью потом едва не замерзла, явилась с визитом уже знакомая мне Елена Феррари по прозвищу… как бишь ее? Цыганка? Ах нет, не Цыганка, а Арлезианка!

Опять она? Опять она!

Наши дни, Париж. Валентина Макарова

Мы с Николь выходим из дома, сажаем нашу принцессу в коляску, обвешиваем ее погремушками и двигаем по улице Друо к бульвару Итальянцев, потом по рю Монмартр (от настоящего Монмартра, холма – скопища художников, она находится довольно далеко, в другом районе Парижа, как и бульвар Монмартр, и предместье Монмартр, и причины таких географических неувязочек я объяснить не могу) спешим к Ле Аль. Это такой премилый парк, чудное место, состоящее из множества прелестных аллей, названных именами разных поэтов, например, там есть Аллея Гарсиа Лорки. Здесь фонтаны, детская площадка, корты, полно лавочек, голуби летают тут и там, в церкви Сен-Юсташ бьют колокола и часы – ну чудно. Правда, идиллию то и дело нарушают летучие полицейские отряды – они правда что летучие! Молодые и все как на подбор красивые атлеты в черном пролетают на роликовых коньках, почти не касаясь земли: со страшной силой бдят за порядком. В Париже боятся террористов, как и везде. Мало им импортных исламистов и всякой такой шушеры – еще свои, родные, можно сказать, корсиканцы вдруг ударились в воинствующий сепаратизм!

То есть так говорят. Сама я в жизни ни единого корсиканца не видела и при встрече ни за что не отличу от француза. Но, хочется верить, эти ангелы или демоны на роликах мигом их узнают и ходу не дадут!

И вот мы на улице Монторгей, которая почему-то напоминает мне Арбат в его лучшие времена. Правда, на Монторгей не продают картин, но эти бесчисленные кондитерские, и бистро, и лотки с мороженым, и чудные дома, и море народу, и уютно просто до невозможности!.. Вон там, ближе к Аллеям, продают вкуснейшее мороженое шариками, в сладких, хрустящих вафлях. Может быть, успеем до встречи с Ле-Труа насладиться втихомолку? Я возьму манго, ром-розан и ананас. Или нет, вместо ананаса попрошу клубничное. Или – дынное? Ну, еще есть время решить.

– Ты не дорассказала про «Сафо и Фаона», – напоминаю я Николь, потому что не вижу другого способа отвлечь ее от воркования с Шанталь и перевести на интересующий меня предмет.

Предмет этот – Максвелл Ле-Труа. Понимаю, что человек, который запросто, от нечего делать, разбивает сердца герцогинь и контесс (то есть графинь), и чьи картины висят в офисах мировых модельеров, на меня вторично уже не взглянет, однако отчего-то не идет из головы (и не только из головы!) то ощущение, которое я испытала, когда его губы и зубы поигрывали с моей рукой. А как он ущипнул за попку Лору?! Ох, что-то подсказывает мне, что с этим баловнем судьбы не так все просто, что иногда он, как и античные небожители, спускается со своего Олимпа на грешную землю, и тогда…

Да ладно, угомонись, Валентин! О чем ты?! Вспомни античные мифы. Что стало с бедной Семелой после того, как с ней пообщался Зевс? Он явился к ней во всей своей силе и славе и невзначай испепелил молниями! А крошка Ио, которую ревнивая Гера превратила в корову и напустила на нее неотступных оводов? А Каллисто, которую она превратила в медведицу, чтобы ее застрелил собственный сын-охотник Аркад?

– А кстати, он женат? – выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать, что именно произнесет мой шаловливый язычок. И вот так всегда. Вечно я ляпаю что не надо! Сейчас Николь поднимет меня на смех. Нашла кого принять за потенциального жениха – Максвелла Ле-Труа!

Однако «сватья баба Бабариха» почему-то не смеется, а смотрит на меня с горячим одобрением:

– Ну наконец-то ты решилась спросить о главном! Нет, вообрази, Максвелл холост. Месяца два назад, когда был у нас в гостях, мой отец начал ему пенять, что не женится. Максвелл все отшучивался, дескать, какая жена выдержит мужа с такой безобразной репутацией, как у него, а потом брякнул, что если женится, то на русской: пора восстановить историческую традицию! Не понимаю, как я могла об этом забыть! Не понимаю! Сводила тебя с какими-то недоумками, когда тут такой кадр! Просто затмение какое-то на меня нашло!

На меня тоже немедленно нашло затмение, во время которого воображение вовсю показывает мне картины блаженной и счастливой жизни рядом с этим скандальным и обворожительным Казановой.

Да ладно. Угомонись! А Лельку ты куда денешь? Нужна ему твоя дочь! Ну и ладно, зато мне она нужна больше всех женихов на свете!

Почему-то у меня начинает щипать глаза. Нет, это же надо – так расчувствоваться из-за одного шаловливого поцелуйчика, и то – не губ, даже не щеки, а руки…

Бедная Семела. Бедная Ио. Бедная Каллисто. Бедная Валентин!

– А что за традиция? – спрашиваю как бы небрежно.

– Отец Максвелла был женат на русской. После Октябрьской революции ее родители оказались в Париже. А бабушка со стороны матери у него – англичанка, кстати, физик с мировым именем, она и выбрала ему это безумное имя. Уравнение Максвелла – помнишь? Так что в нем много всего намешано, всякой крови.

– В том числе и мавританской, – брякаю я.