Книга Ветер с Юга. Книга 1 - Людмила Ример

– Так значит, Хортон – пятое колено, а Улаф с Дартоном – шестое?

– Получатся так, госпожа.

– А седьмое и вовсе не предвидится. Вот и закончится их проклятье. Все живы и здоровы, в лес мы не ходим. Почему же Аюна так грозно кричала на Хортона про какую-то беду? У меня до сих пор мурашки бегут по спине, как вспомню её голос.

– Не знаю, госпожа. Многое в проклятье уже свершилось, но есть в нём ещё слова про прощение рода… Совсем непонятные…

– Чего ломать голову, если всё равно мы с тобой ничего нового придумать не сможем. Почисти лучше мои башмачки, Тана.

Этот разговор и вспоминала сейчас Мелеста, покачиваясь в повозке, везущей её в Остенвил, прекрасную столицу Нумерии. Путь предстоял не близкий. Для начала нужно было заехать в Айдару, столицу Унарии, где к концу третьего дня их ждал горячий ужин, но весьма прохладный прием в доме лангракса Мортона Тупса. Мелеста терпеть не могла его манерную жёнушку Тасинию и таких же дочерей, Густину и Пелесту, обгоняющих друг дружку в глупости и жадности.

Мелеста приоткрыла глаза. Арела уютно зарылась в гору подушек и мирно посапывала, намаявшись за неделю споров и сборов. Балиста всё так же прямо сидела, вцепившись в сумку, и смотрела в окно, где проплывали ухоженные поля с созревшим урожаем, небольшие рощи, мелкие селенья и отдельные хуторки.

Приближался полдень, и становилось жарко. Мелеста сбросила тёплый плащ, сочно зевнула и, решив, что до обеда можно и подремать, с чистой совестью завалилась на подушки и через минуту уже сладко спала.

Улаф

Третий день пути подходил к концу. На всех землях лана Унарии шла оживлённая работа. Владельцы земельных наделов – лантаки и нанятые работники – спешно убирали созревшую рожь и просо, а там и овёс ждал своей очереди. Женщины вязали снопы и сваливали их на телеги, увозившие урожай в огромные сараи.

Неустойчивая погода позднего лета, когда дожди налетели внезапно, а ненастье могло затянуться надолго, заставляла трудиться в поле, не разгибаясь, с раннего утра и до позднего вечера. Только такое чрезвычайное событие, как появление на дороге кавалькады из двух повозок и восьми нарядно одетых всадников, могло ненадолго распрямить натруженные спины и жадно проводить глазами вьющуюся за повозками пыль.

Через пару часов путешественники уже въезжали в Айдару, богатый город на самой границе Унарии, населённый в основном народом работящим и бойким, среди которого встречалось, как всегда в большом городе, немало всякого сброда – мошенников всех мастей, торговцев сомнительным товаром, проституток, воришек и попрошаек.

Среди этой шумной и не чистой на руку братии в последнее время появилась особая каста проходимцев, делающих богатство прямо из воздуха, точнее – из маленьких листочков бумаги с непонятными картинками. Они, стараясь поначалу не привлекать к себе излишнего внимания, знакомились в харчевнях и придорожных дворах с богатыми господами, уставшими от дорожной скуки. Выпив пару кувшинов доброго вина за здоровье Повелителя, лангракса и всех присутствующих, предлагали им сыграть в занимательную игру, ставка в которой была чисто символическая – один дарк… или поцелуй местной красотки.

Развеселившаяся компания с дармовым вином и приветливыми милашками редко не соблазняла какого-нибудь путника с толстым кошелём, и игра начиналась. Когда под утро, с гудящей от выпитого головой и изрядно похудевшим кошелём, новоявленный игрок садился в свою повозку, его обычно терзали самые противоречивые чувства.

Ему хотелось убить себя за глупость, но ещё больше хотелось отыграться! И если здравый смысл не пинал его в зад и не загонял несчастного на мягкое сиденье повозки, то ноги сами несли страдальца обратно в комнату, и все опять неслось по кругу: выиграл – проиграл – выиграл. И снова проиграл…

Увидев впереди харчевню с громким названием «Золотой петух», Улаф встрепенулся. Не одну ночь он просидел здесь, стараясь добиться послушания от чёрно-красных ромбиков и сердечек, украшавших квадратики плотной бумаги. Когда казалось, что вот оно, свершилось – золотые литы звонкой струей сейчас польются в его кошель, выпадала какая-нибудь непредсказуемая карта, и… литы снова уплывали из-под его носа.

Бывали, конечно, удачные дни, когда золото звенело-таки в его карманах. Но рыжие и черноволосые красотки были на чеку – и лучшее вино уже лилось в чаши, и лучшая еда появлялась на столе, и проститутка, терпевшая ночью его нежности, получала наутро щедрую плату.

Перехватив суровый взгляд Хортона, Улаф скрипнул зубами и отвернулся. Если бы не отец, присылавший за ним кого-нибудь из прислужников с письмом, содержащим недвусмысленный приказ немедленно возвращаться домой, Улаф все дни проводил бы за игрой. Строгость отца вызывала в его душе плохо скрываемый гнев, но приходилось подчиняться… пока…

Только здесь он жил полной жизнью, насыщенной страстями и волнениями днем и простыми и понятными наслаждениями ночью. Его тошнило от вида своей толстой и неуклюжей жены, валявшейся в постели унылым бревном и ни разу не закричавшей от удовольствия. Он не понимал, что интересного она находила в чтении книг, постоянно лежавших в её комнате, и почему такое весёлое занятие, как охота, вызывало у неё глубокое отвращение.

Отец раздражал его всё больше и больше. Найдя в лице Кадура наставника и преданного друга, который угадывал его потаённые мысли и ловко облекал их в слова, Улаф всё чаще высказывал ему свои планы по управлению Прилесьем и Гудвудом, которые он немедленно претворит в жизнь, когда станет вейстором… Когда он станет вейстором… Когда он станет вейстором?!

То, как Хортон управлял Прилесьем, вполне разумно и справедливо, но не терпя постороннего вмешательства, вызывало в Улафе всё нарастающее недовольство, умело подогреваемое неприкрытой лестью Кадура и слепым восхищением Арелы.

Эти двое были так увлечены отстаиванием общих интересов, так сблизили свои души и помыслы, что однажды Улаф не без удивления заметил, что эта совместная борьба весьма тесно сблизила и их тела. Впрочем, это его ничуть не возмутило, а скорее вызвало тайное злорадство. Теперь, развалившись в кресле на заседании Совета, он мысленно потешался, представляя голову отца, увенчанную шикарными ветвистыми рогами.

«Золотой петух» остался за поворотом. Широкая, мощёная серым камнем улица, по которой свободно могли проехать в два ряда повозки, вела на главную площадь с высокой пирамидой посредине. Дом лангракса Унарии, двухэтажный, с витыми колонами у входа и фигурами пастушков и пастушек из розового мрамора по углам балкона, своим центральным фасадом выходил на площадь.

Лангракс Мортон Тупс, дородный мужчина лет пятидесяти, с круглым брюшком любителя недурно поесть, стоял на балконе и наблюдал за перебранкой возчиков, чьи повозки сцепились колёсами прямо у его ворот. Поминая всех Богов вместе и по отдельности, желая друг другу массу приятных и нужных вещей, они собачились уже минут двадцать, пытаясь заставить лошадей толкать назад тяжело нагруженные телеги.

То ли лошади не понимали, чего хотят от них эти орущие двуногие, то ли колеса окончательно заклинило, но телеги с места никак не двигались. Толпа зевак, стоявшая вокруг и встречавшая дружным смехом наиболее витиеватые выражения взмокших возчиков, с помощью, однако, не спешила – когда ещё доведется так повеселиться!