Книга Практическая мудрость - Кеннет Шарп

Тот факт, что многие из паттернов, которые мы распознаем, нелегко описать словами, имеет важное значение, когда дело доходит до размышлений об этических нормах как руководстве к действию.

Правила существуют в языковой форме: «говори правду», «помогай нуждающимся», «будь верен друзьям и семье». Всецело полагаясь на них, мы фактически отказываемся от информации и нюансов понимания, которые трудно вербализовать (выразить словами), а значит, лишаемся возможности суждений более точных, нежели те, что предлагают нам правила.

Более того, опора на правила – или, если взглянуть шире, на аспекты ситуации, которые мы можем вербализовать, – способна искажать наши суждения. Психологи Джонатан Скулер и Тимоти Уилсон[58]провели исследование, попросив студентов оценить качество различных клубничных джемов и расположить их по номерам в рейтинге согласно своим вкусовым предпочтениям. Мнения испытуемых почти не разошлись с мнением экспертов. Задачу для второй группы студентов изменили: они должны были выразить свои предпочтения в словах. Корреляция между студенческими суждениями и экспертными оценками исчезла. Причина, по предположению Скулера и Уилсона, заключалась в том, что наиболее значимые особенности вкусового опыта вербализовать трудно, а те, которые легко вербализуются, могут оказаться не самыми важными.

Получается, что просьба привести аргументы вынуждает людей обращать внимание не на те вещи. В приведенном примере это могло быть, например, изучение этикеток с целью понять, что делает один джем «хорошим», а другой – «плохим». Уилсон и его коллеги столкнулись с похожими результатами[59], когда предложили студенческим романтическим парам ответить на вопросы о качестве взаимоотношений и их вероятном развитии в ближайшие полгода. Те, кого попросили обосновать свое мнение, оказались не готовы сколь-нибудь точно предсказать их развитие – в отличие от тех, кого не просили ничего обосновывать. Когда слова выступают в роли инструмента оценки, вы пытаетесь втиснуть весь свой опыт в вербальный формат. Но если вы используете слова, оформленные в правило, как инструмент для этического выбора и принятия решения – вы ограничиваете внимание теми аспектами ситуации, о которых говорит правило. Если все, что у вас есть, это молоток – вы везде будете видеть гвозди. Слова нужны и даже необходимы для решения многих проблем, с которыми мы сталкиваемся в жизни. Но они не всегда хороши для распознавания паттернов. И не всегда дружат с мудростью.

Нейропсихолог Элхонон Голдберг[60]пишет о значении и важности распознавания паттернов в «Парадоксе мудрости» («The Wisdom Paradox»). Его внимание сосредоточено на том, как с возрастом меняется наш мозг и его интеллектуальные функции. Если говорить честно, новости от Голдберга с первого взгляда не радуют: клетки мозга отмирают; память становится хуже; мысль работает медленнее и с большими усилиями, утомление наступает быстрее. Как будто история нашей интеллектуальной жизни – грустная повесть о медленном и неумолимом угасании, начинающемся после 20 лет.

Но нет. Голдберг утверждает: хотя способность мозга к обработке данных уменьшается, накопленный опыт позволяет ему лучше распознавать паттерны. Зрелые ум и мозг тратят на принятие верных решений гораздо меньше усилий, чем ум и мозг, не обладающие опытом. В результате, полагает Голдберг, мы производим больше, затрачивая меньше, – сформированная опытом способность распознавать паттерны делает нас мудрее. Мы, может быть, с трудом припомним имена соседских детей, но без проблем сообразим, как следует говорить о них с их родителями.

Размышляя о том, как с течением времени меняются мыслительные процессы в его собственном мозгу, Голдберг замечает: «С ним происходит что-то непонятное, чего раньше не случалось. Часто, когда я сталкиваюсь с необходимостью решить какую-либо внешнюю проблему, всевозможные умственные выкладки каким-то волшебным образом отходят в сторону – в них просто не возникает необходимости, потому что решение приходит легко и естественно, как будто само собой. Видимо, то, что я частично утратил с возрастом способность к усердному умственному труду, вполне компенсируется обретенной способностью мгновенно и без усилий проникать в суть вещей».

Что происходит в сознании и мозге, когда человек обретает мудрость? Каким образом опыт помогает обнаруживать закономерности, причем делать это быстро? Как получается, что мы можем одновременно осознавать, что настоящее похоже на прошлое и вместе с тем отличается от него? Не исключено, что последние достижения когнитивной науки начинают давать нам ответы на эти вопросы.

Когнитивные сети и распознавание паттернов

«Опыт – вот то, что учит нас верным суждениям, – напоминает Уилл Роджерс. – И наибольшую его часть составляют неверные суждения». Развитие практической мудрости означает, как правило, обучение методом проб и ошибок. Исследователи, работающие в области когнитивистики, утверждают, что именно так мы учимся распознавать паттерны. Пробуя и ошибаясь, мы выстраиваем когнитивные сети, которые позволяют обнаруживать сходство и различия множества ситуаций. И каждый раз, получая обратную связь в виде успехов или неудач, мы наращиваем способность этих сетей направлять нас в новых ситуациях.

Философ и специалист в области познания Пол Черчленд[61]на примере объясняет, как работают и развиваются когнитивные сети. Он предлагает нам вообразить разработку некоего чувствительного устройства – скажем, гидролокатора, позволяющего специалисту-акустику подводной лодки обнаружить мину и отличить ее от любого другого погруженного в воду объекта.

Разработчик может запрограммировать устройство, «рассказав» ему, что конкретно нужно искать. Для этого необходимо описать все признаки, которые есть у мин, но которых нет у прочих объектов, и встроить в устройство детекторы, чувствительные к этим признакам. Проблема в том, что разработчики мин тоже не дремлют, встраивая в мины признаки, характерные для разных прочих объектов – буев, камней, рифов и т. д., делая взрывные устройства различными по форме, плотности и звукоотражающим характеристикам. Иными словами, затрудняя, а то и делая невозможным выделение мины в отдельную категорию, ибо такая мина уже не имеет четких признаков – по крайней мере таких, которые мог бы обнаружить гидролокатор. Как и в примерах с естественными категориями, которые мы обсуждали ранее, мы поймем, что это мина, лишь тогда, когда она уже взорвалась; в лучшем случае – при соприкосновении с ней. Но обнаружить ее заранее – проблематично.