Книга За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

Планы последнего были во многом просты, первые шаги диктовались азами теории здравоохранения. С опроса он начал потому, что это верный способ выявить проблемы, заложить фундамент базы данных и зафиксировать точку отсчета, исходя из которой по следующим опросам можно будет определить, насколько эффективна новая система. Фармер задумал “возвести первую линию обороны” в Канжи и прилежащих деревнях, а именно: наладить программы вакцинации, надежное водоснабжение и ассенизацию. А держать оборону должен будет персонал из местных, обученный выдавать лекарства, читать лекции о санитарии, лечить неопасные болезни и распознавать симптомы опасных, таких как туберкулез, малярия и брюшной тиф. Он рассчитывал, что его женские программы по гинекологическому обслуживанию, санитарному просвещению и планированию семью снизят уровень смертности матерей в здешних краях. А с чем не справится первая линия обороны, тем займется вторая – новая клиника Бон-Савёр в Канжи, возле которой, надеялся Фармер, когда-нибудь вырастет и больница.

Многие эксперты по здравоохранению сочли бы это обилие планов весьма амбициозным и, прямо скажем, чересчур оптимистичным для такой нищей глухомани, как Канжи. Но к 1985 году стандартное определение здравоохранения уже не удовлетворяло Фармера. Здешний рассадник болезней – лишь симптом общей обездоленности, объяснял он Офелии. И добавлял: “Мы должны понимать здравоохранение в самом широком смысле”.

Эта сентенция родилась у него отчасти благодаря Лафонтану. Еще в конце 1970-х священник построил в Канжи первую школу. Под ее черепичной крышей умещались не все, так что некоторые уроки проводились снаружи, под манговым деревом. В начале 1980-х на деньги, присланные из Южной Каролины, Лафонтан воздвиг гораздо более внушительное двухэтажное здание посреди небольшого плато на склоне холма над Шоссе № 3. Фармер полагал, что новая школа, довлеющая над лачугами Канжи, выглядит “несколько претенциозной”. Писал он так: “Строительство новой школы может показаться не совсем уместным, учитывая, что у множества водных беженцев нет ни крова, ни земли, ни еды. Но сами они, похоже, считают иначе”. Дети стайками сбегались в новенькое учебное заведение. Одна крестьянка объясняла: “Мы часто гадаем, как бы сложилась жизнь, будь мы грамотными. Может, если б умели писать, до такого и не докатились бы”. Кроме того, школа могла служить еще и площадкой для лекций о санитарии, и поводом предоставить бесплатное питание недоедающим детям, не задевая самолюбия их семей. Создание школы служило одновременно и практическим, и нравственным целям. Фармер говорил: “Чистая вода и медицинское обслуживание, еда и школа, железные крыши и бетонные полы – все это должно входить в список минимальных благ, на которые человек имеет право по рождению”.

На все это требовалось гораздо больше денег, чем могли предоставить доброжелатели из Южной Каролины. У самого Фармера опыт фандрайзинга был невелик. Однако в 1985 году ему крупно повезло.

За два года до того, в конце 1983-го, он явился в Бостон, чтобы пройти положенное перед поступлением собеседование в Гарварде, и наведался в благотворительную организацию под названием Project Bread. Фармер просил у них несколько тысяч долларов на строительство хлебной печи в Канжи. От отца Лафонтана он не раз слышал, что деревне необходима собственная пекарня.

Уговаривать никого не пришлось. Фармеру сообщили, что один из жертвователей как раз хотел, чтобы его деньги пошли на питание для неимущих гаитян.

– А кто это? – поинтересовался Фармер.

– Анонимный благотворитель, – был ответ.

Хлебную печь построили неподалеку от школы летом 1984-го. В начале следующего года Гарвардская медицинская школа опубликовала эссе Фармера “Антрополог внутри”. Вскоре после этого директор Project Bread связался с Фармером. Оказалось, анонимный благотворитель прочел статью и якобы заявил: “Хочу познакомиться с парнишкой. Похоже, он из породы победителей”. “Если хочет встретиться, пускай приезжает в Гаити”, – ответил Фармер.

Ему сказали, что благотворителя зовут Том Уайт и что ему принадлежит промышленно-строительная компания в Бостоне. Фармер представлял себе дородного республиканца, курящего тонкие сигары и заключающего подковерные сделки с Транспортным управлением залива Массачусетс в обход профсоюзов. Но когда он приехал встречать Уайта в аэропорт имени Франсуа Дювалье, на обжигающем ветру его ждал розовощекий господин лет шестидесяти с чем-то, облаченный в синтетический костюм для гольфа (включая клетчатые брюки). Уайт привез с собой пачку банкнот, которые сразу раздал нищим, – поступок в глазах Фармера отнюдь не отталкивающий, но еще не достаточный для вердикта. В пикапе по дороге в Канжи Фармер “повествовал о Гаити”, и Уайт подобающе ужасался, но молодой человек все еще относился к нему с опаской и не пытался этого скрыть.

Ему было всего двадцать пять, и он, по собственному признанию, “еще не совсем созрел” для непринужденного общения с потенциальными благотворителями. Разговор в трясущейся по ухабам машине свернул на политику.

Уайт между делом заметил:

– Ну, я лично за Рейгана не голосовал.

– В смысле? – удивился Фармер.

– В том смысле, что я не голосовал за Рейгана.

– То есть вы голосовали против собственных интересов? – уточнил Фармер.

– А разве это грех? – спросил Уайт.

Пересказав мне этот диалог, Уайт добавил: “И тогда его прохладная сдержанность сменилась искренней теплотой”. И продолжил: “Для меня он был совсем мальчишка, но я проникся к нему симпатией, потому что, если ему выскажешь свое фе, а он сочтет, что фе здесь неуместно, он тебе так и скажет. А в деле служения обездоленным он меня далеко обогнал”.

В следующий приезд Фармера в Кембридж Том Уайт пригласил его на ланч, и у них вышел спор о чувстве вины. Уайт сказал, что это, по его мнению, эмоция бесполезная. Напротив, возразил Фармер, от нее очень даже бывает польза. Уайт, разведясь с первой супругой, добровольно и очень щедро ее обеспечил, к тому же полностью оплачивал содержание и образование детей. А у его новой жены было еще шестеро своих – далеко не типичный второй брак богатого мужчины. Тем не менее он признавался, что чувствует себя виноватым из-за самого факта развода.

Но Фармер вовсе не такие ситуации имел в виду. Поощрять бы следовало, пояснил он, чувство вины, которое иные богачи испытывают по отношению к бедным, поскольку это могло бы стимулировать их к пожертвованию части своих богатств. Кроме того, они действительно виноваты.

Вообще-то Уайт уже много лет раздавал деньги католическим благотворительным организациям и стесненным в средствах друзьям. И начал еще до того, как разбогател сам. Он вырос в семье ирландских католиков, измученной пьянством отца, и еще в юности стал опорой для близких. Судя по рассказам, он прошел интересный жизненный путь. Колледж в Гарварде со специализацией по романским языкам, потом армия, где он служил, поначалу неохотно, адъютантом у генерала Максвелла Тейлора, командира 101-й воздушно-десантной дивизии. Уайт десантировался в Нормандии ночью накануне операции “Нептун”, а потом в Голландии. По его словам, он не жалел о своем участии в этих событиях, но войну возненавидел навсегда. И хотя лично генералу Тейлору Уайт симпатизировал и восхищался его мужеством, но манера власть имущих относиться к людям как к булавкам на карте со временем стала ему противна. Привилегии высокого положения он тоже не одобрял, с тех пор как один молодой десантник у него на глазах погиб, раздавленный собственным снаряжением, слишком тяжелым из-за лишних вещей, которые парень тащил с собой для генерала.