Книга Скажи ее имя - Франсиско Голдман

С тех пор «коммунизм» ассоциировался у Ауры с общей бадьей с тухлым рисом и фасолью, воспоминание о которой неизменно провоцировало рвотные позывы. Но ее новообретенная худоба придала ей очарования Гавроша, чего даже она не могла не заметить. Бурное восхищение от своего облика в зеркале быстро довело Ауру до грани анорексии, на которой она и балансировала лет до двадцати. Через пару недель на ночной рейв-тусовке под открытым небом в Боске-де-Тлялпан[18]она встретила парня, ставшего ее первым бойфрендом. Хуанита, конечно же, запрещала Ауре ходить на рейв-вечеринки, но это препятствие было быстро устранено с помощью выдуманной ночевки в доме у подружки. Обман вскрылся довольно быстро, Ауру заперли на два месяца, но она всегда с нежностью вспоминала об этом периоде, поскольку именно тогда, одним прекрасным воскресным вечером обнаружила в кабинете дядюшки Леопольдо сборник избранных произведений Оскара Уайльда в синем переплете; это имя было знакомо ей по календарям из книжного магазина «Ганди», а еще по майке Темного, или О. Д., красившего ногти и глаза в черный цвет, друга ее парня с рейв-тусовки: лицо на майке с грустными глазами, отвисшим подбородком и прической, обрамляющей лицо, словно сложенные крылья птицы, напомнило ей Маму Виолету. Аура захватила книгу в Копилько, дабы скрасить себе оставшиеся недели заключения. Розовой ручкой на обложке дневника она написала: Я никуда не езжу без дневника. Каждому человеку нужно иметь с собой что-то сентиментальное, чтобы почитать в поезде, — надпись была окружена облаком розовых сердец. Пятнадцать лет спустя, когда мы переехали в квартиру в Эскандоне, она извлекла из коробки с книгами тот самый тяжелый синий том и, вертя его в руках, рассказала мне эту историю. Теперь он у меня, в Бруклине.

Парня, встреченного на рейве, звали дос Сантос, ему было восемнадцать, на пять лет больше, чем Ауре. Вообще-то это была его фамилия — дос Сантос, но Аура называла его по имени, только когда звонила ему домой и трубку брал кто-то из родителей. В старом кофре, где Аура хранила дневники, я нашел поэмы дос Сантоса, сотни поэм, множество ксерокопий, сложенных в пластиковые папки. Когда они познакомились, дос Сантос закончил работу над шестисотстраничным романом, который дал прочесть отцу. Тот с воодушевлением взялся читать и, закончив, сказал сыну, что это бессмысленное барахло, безнадежное, без единой искры таланта. Несмотря на всю свою внешнюю крутизну, дос Сантос был мальчиком доверчивым и даже наивным, благоговеющим перед отцом, выдающимся экономистом ИТПМ[19]. Морально уничтоженный, парень поклялся никогда больше не писать, хоть и считал, что лишь ради этого стоит жить.

Никогда раньше Аура не чувствовала себя такой нужной кому-то, кроме своей матери. Вот уж чего точно не стоит делать начинающим авторам, сказала Аура дос Сантосу, так это показывать свои труды родителям: здравый совет, которому сама Аура следовала редко. Она прочла творение дос Сантоса, и оно привело ее в ужас. Она ничего не сказала лишь потому, что хотела его поддержать. Страницы необузданного текста с грамматикой собственного сочинения, переполненные дурацкими и непристойными шутками, а все образы настолько странные, что парень должен был благодарить отца, что тот не упек его в психушку! (Этого романа не было среди писанины дос Сантоса, найденной мной в кофре.) Энтузиазм и похвалы Ауры, подкреплявшиеся, вероятнее всего, поцелуями, отрепетированными с датскими мальчишками на кубинском пляже, восстановили веру дос Сантоса в свое литературное дарование, подпитали его мятежный дух и превратили простого тинейджера, восемнадцатилетнего неудачника, встречающегося с тринадцатилетней девчонкой, в Поэта или кого-то вроде того. Аура и дос Сантос стали друг для друга незаменимы. Он был той самой родной душой, по которой так истосковалось сердце Ауры.

ГДЕ ЖЕ ТВОЕ ЧУВСТВО ЮМОРА, МАМА?

ЛЮБОВЬ

Нет в этом ничего ненормального: любовь. Влюбиться, строить любовь юную и невинную, хоть и ужасную. Ничего ненормального нет и в том, чтобы думать, что весь мир против меня: если верить Фрейду, паранойя является естественной реакцией на юношескую любовь. Кстати, в моем случае паранойя была небезосновательной. Она воцарилась в голове моей матери, когда та нахмурила брови, воздела руки к небесам и застонала: к нам наведался объект ее черной ненависти. Мой Первый Бойфренд сидел там — в ее кресле! — спортивные солнцезащитные очки в пасмурный осенний вечер пятницы, очевидно, маскировали затуманенный марихуаной взгляд. Расслабься, ма; где твое чувство юмора? Но у моей мамы, матери-одиночки, нет чувства юмора, когда дело касается ее тринадцатилетней, половозрелой, менструирующей дочери. Ни капли. Моя мать-одиночка переполнена суровыми подозрениями, нашпигована тяжкими опасениями, в основе которых статистика, данные опросов, прогнозы наихудших сценариев. И все это не имеет никакого, или очень отдаленное отношение, хотя, скорее, все-таки никакого, к тому, что ее дочь влюбилась в первый раз в жизни. Вместо поддержки и участия, наказания и запреты посыпались, словно пожелтевшие листья с веток. Эта осень никогда не пройдет: она, запустив цепную реакцию, разрушила будущее до его наступления. Ускоренная перемотка вперед, когда мне хотелось отмотать назад.

Аура Эстрада

Как правило, презрение властной матери к бойфренду дочери-подростка лишает парня шансов, а дос Сантос и Аура вне всяких сомнений не были парой, союз которой могла бы благословить даже нерадивая мать. В конце концов дос Сантос исчез из жизни Ауры, его будто медленно уносило с отливом, волн которого он даже не замечал, пока через пару лет в свои двадцать с небольшим не скрылся с ее горизонта. Но Аура продолжала верить в дос Сантоса, как спустя много лет верила в меня. Каждый раз, заходя в книжный магазин в Мехико, я знал, что именно она надеется увидеть на полке с новинками: только что вышедший роман или сборник стихов дос Сантоса. А я всегда думал, но никогда не произносил вслух, что парню уже за тридцать, и если какой-нибудь его книге суждено было увидеть свет, то это бы давно случилось.

В последнюю нашу встречу Лола, ближайшая подруга Ауры в Национальном университете, тоже росшая с матерью-одиночкой в Мехико, сказала: я всегда мечтала о матери, которая оберегала бы и защищала меня независимо ни от чего. Понимаешь, что я имею в виду? О матери, которая сражалась бы за меня и как мать, и как отец.

Я более или менее понял. Думаю, я тоже не отказался бы от такого родителя, когда был подростком, поскольку мой отец был полной противоположностью человека, способного за меня постоять.

Этот разговор с Лолой состоялся в канун Нового года в нью-йоркском баре на Ладлоу-стрит. Она все еще писала докторскую в Йеле и по-прежнему, как в те времена, когда Аура была еще жива, постоянно ездила в Нью-Йорк на автобусе, чтобы повидаться с Берни Ченом, аспирантом в Корнелле, своим официальным женихом. Однажды, пятью годами ранее, когда в самом начале наших отношений с Аурой я впервые увидел Лолу, она отвела меня в сторону и выдала продиктованное избытком алкоголя предупреждение: если Хуанита одобрит тебя, то Аура будет с тобой. Но если окажется, что мать против, — Лола молча покачала головой, — то ничего не выйдет. Ты ведь понимаешь это, правда?