Книга Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок

Ветковский снова подошел к радиоприемнику и, словно желая заглушить их разговор для слухового контроля, повернул ручку громкости.

Из радиоприемника словно по заказу возник куплет одной из песен группы «Лесоповал».

Теперь пошли другие времена,

У многих за ремнями «парабеллы».

Считай, что нам, Серега, повезло,

Ведь мы с тобою были чистоделы…

Корбалевич

— Щас будет готов шашлычок, — произнес главный организатор сборища и хозяин дачи Клавдий Макаревич. — Щас, щас.

Он колдует над мангалом, то поливая мясо на шампурах уксусом, то брызгая водой на угли, если там вдруг появится язычок пламени, то нагнетая воздух старой фанеркой. Он в своей стихии, он упивается всем, что делает. Сейчас он закончит готовить шашлык, положит шампура с жареным мясом на большую тарелку и принесет в беседку, где его ждут жена и гости.

В студенчестве специалист по шашлыку имел прозвище Король Клавдий. И, наверное, поэтому жену он выбрал с царским именем Клеопатра. Зато у гостей имена были самые обычные. Леонидом звали друга и одногруппника Макаревича по радиотехническому институту Корбалевича. И уж совсем обычное имя имел второй гость — директор издательства «Протей» Иван Серебряков.

Все они чинно сидели в беседке, на лавках, прибитых к стенкам деревянного шатрового сооружения, посредине которого был стол, накрытый клеенкой и уставленный тарелками с холодными мясными и рыбными нарезками, заваленный зеленью: пучками лука, редиской, у которой срезаны хвостики и ботва, огурцами со своей грядки, свежими и малосольными, и помидорами, к сожалению хозяйки, из соседнего тепличного комбината.

Невдалеке от беседки возле железных дачных качелей стоит нестандартный стол для тенниса. Два подростка в разноцветных майках и шортах перебрасывают жесткими ракетками белый шарик. Подросткам лет по десять. Рядом мальчишка лет шести — семи считает количество перебросок. Он постоянно сбивается и начинает считать сначала.

Маленького мальчишку зовут Алеська — это младший сын Макаревича. Старший же — Федька играет в теннис с сыном Корбалевича Антоном.

— Раз, два, три, — произносит Алеська, но тут до него доходит, что на счет Федька с Антоном поставили его для того, чтобы он не мешал им.

Он прекращает считать и начинает дуться.

— Считай, считай, — говорит ему старший брат.

Ну, уж дудки! Малой демонстративно надувает губы и идет к беседке, где говорит матери:

— А чё они…

Фраза не закончена, но мать понимает, в чем дело.

— Федя, — говорит она старшему сыну, — отдай ракетку Алесю.

Федька внешне покорно протягивает младшему ракетку, садится на качели и начинает раскачиваться.

Антону нет интереса играть с Алеськой, но он понимает правила игры, которые установлены взрослыми, и некоторое время перекидывает шарик. Затем бросает ракетку на стол и присоединяется к Федьке.

Снова раздается голос Алеськи:

— Мама, а чё они…

— Иди сюда, — говорит ему мать. — Видишь, они уже большие и им неинтересно с тобой.

Предложение матери перейти в беседку, где взрослые говорят о своих делах, гораздо интереснее, чем безуспешные попытки влезть в компанию подростков. И самый младший Макаревич идет к матери в беседку, садится рядом и на какое-то время забывает свои обиды, слушая дядю Леню и мать, которая недавно посетила тепличный комбинат и увидела, как там выращивают помидоры.

— Там стерильность полная, — говорит она Корбалевичу и Серебрякову. — С одной стороны оранжереи кусты помидоров размерами с двухэтажный дом, а с другой — железные цистерны, похожие на те, что бывают на нефтебазах. В этих цистернах сплошная химия и ни крупинки земли. Так что же вы хотите, чтобы там выросло? Вот они и растут, калиброванные, чистые, но не живые.

— Все, готово! — кричит хозяин и несет охапку шампуров в беседку.

Мать тут же снимает с нескольких шампуров кусочки мяса, кладет на них лук и хлеб и дает в руки Алеське. Тот, понимая свою миссию, идет к старшим ребятишкам не только в качестве посла мира, но и с дарами. Мать устанавливает блюдо на табуретке рядом с качелями, дает установку старшим «не обижать Алеся» и возвращается в беседку.

Тут происходит некоторая заминка, потому что хозяин достал к мясу запотевшую бутылку «Абсолюта», а жена настаивает на сухом красном вине. В конце концов соглашаются пить то, что каждому нравится, звучит тост: «Кто под мясо не пьет, тот красиво не живет», — и беседа возобновляется.

После выпитого и мяса начинается обсуждение глобальных проблем.

Говорят о том, что, несмотря на «самостийное» существование, Беларусь по-прежнему связана с Россией. И как прекрасно было, когда мы имели маленькие зарплаты, но и не давали расти ценам. Однако в России грянул дефолт, который почему-то и для Беларуси вылез боком.

Наступил вечер. Тени стали длиннее, подул прохладный ветерок, и Серебряков засобирался домой. А так как вызвать такси можно было только от сторожки у въезда в дачный кооператив, он направился туда, а Корбалевич пошел его провожать.

Они шли между дачных строений по узкой дороге, по которой могли проехать только «Лады, да «Нивы», но никак не «хаммеры», потому что строился кооператив в советские времена и не был рассчитан на постперестроечные масштабы.

Если с Макаревичем Корбалевича связывали двадцать три года дружбы с времен учебы в институте, то Серебрякова Корбалевич знал всего два месяца, точнее — шестьдесят один день. Ровно столько дней назад Корбалевич принес издателю некую рукопись и попросил дать ей оценку.

У Серебрякова до чтения «все не доходили руки», хотя Корбалевич мог поклясться, что не только издатели, но и не издатели не читают тексты руками.

Но вот Серебряков позвонил и предложил встретиться. Корбалевич сказал ему, что вот так просто встречаться — скучно.

— Давайте съездим на дачу к моему другу в Боровляны, — предложил он, — отдохнем и там все обсудим.

Издатель согласился, и это вселило в Корбалевича надежду.

Однако за полдня пребывания на даче у них не было ни минуты свободного времени, чтобы поговорить о рукописи. Сверхэнергичный Макаревич догадался, что друг привел издателя на дачу неслучайно, и старался сделать все, чтобы тот остался доволен, то есть был сыт, пьян и с носом в табаке.

И вот теперь они шли по дороге к выходу из дачного кооператива.

— Я прочитал рукопись, — сказал наконец Серебряков. — В ней есть некоторые любопытные моменты, но для издательства она не представляет интереса.

— Почему? — спросил Корбалевич.

— Этот прокоммунистический бред выживших из ума гэбистов никого сейчас не интересует. Да и стиль у него какой-то телеграфный, и повествование идет то в прошлом времени, то в настоящем. Но я хотел все же что-либо для вас сделать, потому и согласился поехать к вашему другу. То, что вы взялись продвигать чужую рукопись, это, конечно, похвально. Но не взяться ли вам за свою?