Книга Преисподняя - Ясутака Цуцуи

Мужчины переглянулись.

— Бабы есть бабы! — воскликнули они в унисон.

— Им и смерть нипочём. Грешные создания.

— Не могут отказаться от мирской суеты.

— Потрясающе!

— Такие упрямые!

Все трое рассмеялись.

— Разве это не доказывает, что я жива? Это вы погибли. А я одна спаслась!

Маюми сердито топнула, и в тот же миг двери мягко и бесшумно отворились. Перед ними был гостиничный холл, который с виду совершенно не изменился. Постояльцы отеля сновали взад-вперёд. Персонал. Классическая музыка. Всё спокойно, как всегда. Похоже, никто и не подозревал, что с лифтом что-то случилось. Так и не поняв, в чём дело, все четверо вышли из кабины. Умерли они или живы? Не поймёшь — серединка на половинку. И они разошлись в разные стороны, каждый думая о своём и пытаясь вернуть ощущения обычной повседневной жизни.

После восьмидесяти пяти у Нобутэру возникли серьёзные проблемы с головой.

«Ой, Такэси! Ты? Привет, привет. Как нога? Зажила? — говорил он своему шурину Коити, пришедшему его проведать. — Здорово выглядишь», — продолжал он и пускал слезу. Невестку называл Нобуко и относился к ней так, будто она его жена. А жену вообще не узнавал. «Ты кто такая?» — спрашивал он всякий раз. При виде правнука, который учился в начальной школе, растроганно восклицал: «Юдзо!» — и лез обниматься, повергая правнука в бегство.

— Юдзо? Такэси? О ком это он, мама? — спрашивал сын.

— Понятия не имею, — отвечала Нобуко. Она догадывалась, что это, должно быть, старые приятели мужа, но как только она заводила разговор о его детстве, Нобутэру почему-то обиженно надувался.

— Что-то, наверное, тогда произошло, — гадал сын.

— Да, скорее всего, что-то было, но как теперь узнаешь, когда он ничего не помнит…

— Мой отец принадлежит поколению, когда могло быть всё что угодно, — говорил сын Нобутэру, Синитиро, когда с кем-нибудь заходила речь об отце. — Конечно, сразу после войны, в царившей тогда неразберихе, трудно было отделить хорошее от плохого. Просто нельзя было выжить без того, чтобы что-нибудь не нарушить. Тогда действовали другие правила, не такие строгие, как сейчас, и в принципе можно было делать всё, что захочешь. Не надо было думать об окружающей среде, да и образование такого значения, как сейчас, не имело. Я даже слышал, что жертвам мошенников не очень сочувствовали: мол, сами виноваты — нечего зевать. Тогда отец установил для себя собственные критерии добра и зла и придерживался их всю жизнь. Это был его единственный ориентир. Но теперь он впал в слабоумие, и принятые им критерии сейчас выглядят сомнительно. Он постепенно возвращается назад, в детство, когда ещё трудно отличить, что хорошо, а что дурно. Поэтому невозможно понять, что у него на уме. В последнее время отец стал уходить из дома и бродить по окрестностям. Маме забота: внимательнее следить за ним надо…

Сегодня чудесный день. Хорошо бы прогуляться. Кто эта старая женщина? Соседская прислуга? О чём она толкует? Не уходить из дома? Всё равно выйду, если захочу. Она не имеет права мне приказывать. Где мои сандалии? И куда подевалась Нобуко? Что-то её давно не видно. Сколько прошло, как они поженились? Десять лет? Нет, пять… может быть, два года. Не имеет значения. Важно, что она красивая и хорошая. Замечательная жена. Я ею гордился. Куда пропала Нобуко? Уж не умерла ли? В последнее время стоит мне кого-нибудь вспомнить, как говорят, что этот человек давно умер. Неужели все мои знакомые поумирали? Печально, коли так.

Где это я? Как здесь очутился? Кто это там идёт? Я обедал? Нет, наверное, только завтракал. Паста была очень вкусная. Стоп! Паста на завтрак? Нет, должно быть, это всё-таки был обед. Точно, обед. Ха! Не слабоумный же я, в конце концов. Минутку! Пасту я ел вчера. В ресторане. Как он называется? «Инферно»? Да, итальянский ресторан «Инферно». Они ходили туда с Нобуко. Куда же она пропала? Ага! Я всё думал, где видел эту старую женщину… Вспомнил! Это же мама! Постарела, конечно, но это она, сомнений нет. Как она умудрилась так долго прожить? Как? И как я умудрился столько протянуть без еды? Умираю от голода. Просто умираю. В животе урчит. После войны тяжко было. Что случилось с Такэси? А Юдзо? Они в школе, наверное. Ага! Вон дети идут из школы. Это та самая дорога. Окрестности сильно изменились, но дорога осталась. Ещё немного вперёд, и будет школа. Да, вот и главные ворота. Уроки кончились, в школьном дворе никого нет, но вон она, сцена. Стой! Всё-таки какие-то мальчишки там играют. Это же Такэси и Юдзо! Точно, они! Какая встреча! Какая встреча! Юдзо — как всегда, перепачкался в чём-то, а Такэси, гляди, — красавец.

— Эй! Эй! — Нобутэру помахал им, они замахали руками в ответ, и он услышал:

— Ты так долго не приходил, что мы решили сами к тебе наведаться.

— Мы все такие же, как раньше, а ты — настоящий дедушка.

— Значит, вы меня помните?

— О чём речь? Как мы могли тебя забыть? Не говори ерунды!

Нобутэру обнял их и громко расплакался, как ребёнок. Такэси и Юдзо успокаивали старика, по-взрослому хлопая его по спине, что никак не вязалось с их детским обликом.

— Мы всё понимаем. Ты нам всё время снился. Мы видели, что ты по нам скучаешь.

— Мы оба давным-давно умерли, а ты всё живёшь. Вон на сколько нас пережил. Но мы не сердимся на тебя.

Нобуко отправилась на поиски мужа и нашла его на школьном дворе. Он стоял на сцене, плакал и смеялся, целиком погруженный в себя. В голове Нобуко мелькнула мысль: не сошёл ли муж с ума. Она окликнула его. Услышав её голос, Нобутэру тут же снова стал самим собой.

— Прости, мама. Ты волновалась из-за меня. Я иду домой. — Нобутэру послушно слез со сцены. Он уже не первый раз принимал жену за мать. Нобуко мягко обняла его за талию и повела к дому.

Датэ и Юдзо смотрели кино. В старом заплёванном кинотеатре, похоже, сидели и другие зрители — в темноте можно было различить шевеление людских теней. Громко стрекочущий киноаппарат проецировал на экран мерцающее чёрно-белое изображение: тесное помещение, затерявшееся в глубине торговых улиц. Похоже, клуб или бар. Гадкая мясистая тётка крепко стиснула в руке нож и злобно взирала на какого-то парня. Хаттори! Он был привязан к стулу и выглядел хуже некуда. Рядом на диванах развалились три молодца из Икаруга-гуми, тоже порядком выдохшиеся. Они тупо наблюдали за тем, что вытворяет с Хаттори тётка.

— Надо вытаскивать его оттуда, — шепнул Датэ в ухо Юдзо. Тот кивнул.

— Погоди.

На экране Хаттори поднял запачканное потом и кровью лицо, на котором блуждала жутковатая улыбка.

— Ну что? Хватит уже на этом свете? Пора на ту сторону собираться? Беру вас с собой.

Мама-сан, которая всё это время измывалась над Хаттори, вдруг остановилась.

— Извини, что я с тобой так. Тебе за всех мужиков досталось. А теперь и злости вроде нет, вся куда-то делась. Ты говоришь: беру вас с собой. Я готова составить тебе компанию. Здесь всё равно одна злоба и ненависть. Я сыта ими по горло. — На Хаттори смотрели глаза совсем другого человека, полные кротости и доброты.