Книга Прикосновение - Дэннис Крик

− Ну и как теперь? − спросила она, выждав паузу после его рассказа. − Теперь вы поняли, к чему лежит ваша душа?

С начала их общения прошло достаточно времени, чтобы понять, чем же так привлек ее этот парень, откуда у нее взялось такое доверие к нему. Но как ни старалась, понять этого она не могла.

Оторвать взор от его пронзительных глаз − двух черных колдовских агатов, было трудно, а завершить разговор еще труднее. Но самое главное − она чувствовала себя с ним в безопасности.

− Мне нравится работа скобра. Настоящего матерого скобра, которому все нипочем. Это то, чем я готов заниматься уже сейчас. Но то, к чему действительно лежит моя душа, я готов осуществить еще не скоро.

− И что же это?

− Лошади, − он метнул косой взгляд на Геральда и сблизился с девушкой. − Я хотел бы разводить их. Но для этого надо иметь собственную ферму и много породистых жеребцов!

Ее плоть манила, звала, но что-то заставляло его сдерживаться. При желании он мог бы напасть на нее в любой момент. Достаточно было погрузиться в ее глаза еще чуть-чуть поглубже, достаточно было просто схватить ее за волосы, прильнуть к кофейной коже…

И никто бы не остановил его. Никто бы ему не помешал. Но отчего-то он медлил.

− Я уверена, в будущем вы этого обязательно добьетесь. Главное, что у вас есть мечта. А это немаловажно. Поверьте. У нас с мамой раньше тоже ничего не было. А теперь у нас более двух дюжин породистых жеребцов и столько же племенных кобыл. Мы занимаемся их разведением и продажей.

− Вы серьезно? Это потрясающе! − воскликнул Даниэль в притворном восхищении. − Я бы многое отдал за то, чтоб посмотреть на них.

Красота юной креолки сводила его с ума. Он не знал, как сдержаться, чтобы не наброситься на нее. Причем впервые в его новой жизни вместе с инстинктом голода в нем пробудилось еще одно чувство − влечение. Буйная страсть, от которой ныло в паху, а в груди нестерпимо жгло.

− У вас тоже все будет хорошо, Франко. У человека, который любит животных, большая душа. А Бог примечает таких людей и дает им то, что они заслуживают.

− Наверное, − промямлил парень, и его скорбный мысленный взор явил ему образ мертвой матери.

Она лежала перед ним недвижимая, бледная. Взгляд застыл под потолком. И безмятежность, и тревога одновременно поселились в нем. Его рука коснулась холодного лица, через мгновение она опустит усталые веки. Дрожащие пальцы легли на глаза…

− Мне кажется, обида, которую вы носите в своем сердце, должна быть позабыта. Вам следует вернуться в родной дом и помириться с мамой.

− Я думаю, еще не время.

− Когда же оно настанет? Вы ведь не можете скитаться вечно?

− Нет, конечно. Когда-нибудь я найду свое пристанище. И остепенюсь.

Ее звали Блес Като.

Она поведала ему, как ее отец много лет назад приехал из далекой южной страны и поселился в городе, климат которого так отличался от климата тех мест, где он родился.

Он стал ловить рыбу и продавать ее на рынке. На вырученные деньги он покупал лошадей.

Темный, почти черный цвет кожи не помешал ему познакомиться с одной из самых красивых девушек в городе. Ее звали Жалма. Они поженились, и у них родилась девочка, которую они назвали Блес. А Като − это фамилия, доставшаяся ей от отца.

Через пять лет после рождения дочери отец заболел какой-то местной болезнью. Организм его сопротивлялся долго. Так долго, что в какой-то момент им с матерью показалось, что он выживет. Но судьба распорядилась иначе. Болезнь не отступила. И не в силах больше терпеть невыносимые мучения, он сдался.

Ушел он тихо. Его сердце остановилось ранним утром, как раз в то время, когда глубокий сон переходит в поверхностный.

У нее осталась только мать. Рыбный промысел они забросили, окончательно перейдя на выращивание потомственных жеребцов. Теперь у них в стойле несколько десятков лошадей, которых они отдают напрокат, разводят, продают потомство. Этим и живут.

За те полчаса, пока они шли, Блес рассказала ему почти все о себе, но от него, кроме рассказа о матери, больше не услышала ни слова. Расспрашивать его о жизни до побега из родного дома она не стала, резонно рассудив, что если он захочет, то непременно сам ей все расскажет.

А ему было приятно, что она интересуется его семьей, и что ее волнуют его планы на будущую жизнь. Такая любознательность с ее стороны поднимала ему настроение и заставляла верить в лучшее, что, впрочем, не мешало ему нагло врать.

− Что ж, Франко, мы почти пришли, − сказала она, когда они вышли к берегу реки.

Он посмотрел на нее, ожидая слов прощания, но Блес не сказала «прощай». Случилось то, о чем он мечтал с момента укрощения Геральда. Она пригласила его к себе в гости!

Не веря собственному счастью, он терялся в догадках, что же сподвигло ее на этот шаг. Он строил разные гипотезы, хотя ответ явно лежал на поверхности.

Энергия его взгляда, демоническая сила его глаз заставили Блес говорить то, что хочет молодой вампир. А ему так хотелось верить, что, кроме этой силы, он способен излучать еще и подлинное очарование.

Когда ты привык вызывать страх, убедить самого себя в том, что ты способен на иное, затруднительно. Но если задуматься на минуту, что же такого невозможного было в том, что Блес испытывала к нему симпатию? Ведь, в конце концов, он именно тот, кто спас ей жизнь.

Он был безумно рад приглашению. И пообещал прийти завтра.

Весь оставшийся день и всю ночь Даниэль мучился воспоминаниями о встрече с Блес Като. Его терзали мысли, почему же он все-таки не укусил ее тогда, когда все этому способствовало. Почему за всю дорогу он так и не решился на убийство − деяние, ставшее для него привычным ритуалом? Он внимательно ловил каждое ее слово, запоминал каждый ее жест, а улучить момент, чтобы вцепиться ей в горло или в плечо, так и не смог.

Что с ним случилось?

Разум молчал, интуиция дремала, лишь сердце продолжало колотиться, как безумное, когда он вспоминал прекрасную креолку. И где-то в глубине него тихонько появлялось чувство, тревожное начало того пути, что был ему неведом, но так безудержно манил.

Мать и дочь проживали в старинном особняке на северном берегу реки Рель недалеко от той самой сосновой рощи, в которой Даниэль впервые встретил юную креолку.

Живописное строение строгих форм с безупречной симметрией и деловым аскетизмом, названное в свое время знатоками типичным примером классики эпохи короля Мегара (чему в немалой степени способствовали присущие ему атрибуты поздней готики), представляло из себя маленький замок в два этажа белого камня, с круглой башней-эркером и железной крышей. И было огорожено внушительным забором с коваными воротами.