Книга 20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи

На следующий день националистские газеты уделяют большое внимание «победе в Трокадеро». А в палате одна за другой вносятся интерпелляции с требованием попытаться найти подлинных организаторов саботажа конгресса по разоружению.

Эррио в яростном гневе. Он обрушивается на Тардье, который объясняет поведение националистов их любовью к родине. «Любить Францию, – громко восклицает Эррио, – это не значит устраивать провокации и наносить оскорбления в присутствии иностранцев!»

Эффект, произведенный за границей, намного превосходит тот, какого ожидали организаторы скандала, начиная с Пьера Лаваля.

«Франция, – говорят там, – не заботится более о судьбах мира, она стала нетерпимой ко всякой другой точке зрения, кроме ее собственной».

Что касается дипломатического корпуса, то он полагает, что этот инцидент произошел своевременно, ознаменовав собой конец эпохи.

* * *

У Бриана больше нет сил бороться, болезнь угнетает его. Совершенно обескураженный, он отменяет заседание Европейской комиссии, намеченное на конец месяца. А туманным утром 9 января он пожимает руки своим сотрудникам, собравшимся на Кэ д’Орсэ в одном из салонов нижнего этажа, и затем уезжает на свою ферму в Кошрель. Его скромный багаж был отправлен накануне. Он берет с собой только старый кожаный портфель, на котором видна уже несколько потертая надпись: «Министр иностранных дел».

В то же утро Пьер Лаваль располагается на Кэ д’Орсэ.

По ту сторону Рейна – сенсация! Берлинская биржевая газета «Бёрзенкурир» пишет: «Пан-Европа Бриана была только “Пан-Версалем”, а сам Бриан был лишь улыбающейся маской французского эгоизма».

Немецкий писатель Зибург, очень модный тогда в Париже, который носится со своей особой «немца, любящего больше всего Францию», пишет:

«Все же Бриан был дверью Франции, открытой в мир. Сегодня Франция захлопывает эту дверь!»

Очень грустный Поль-Бонкур отвечает:

– Вы увидите, как в несколько месяцев Европа полностью изменит свой облик, так же как меняет его провинциальный город, когда опустеет место народного гулянья, закроются ставни и погаснет свет. В 1930 году была великая Лига Наций, но вы увидите, что к 1933 году останутся лишь разъединенные страны.

* * *

Второго февраля 1932 года в большом застекленном зале Секретариата Лиги Наций собралось совсем мало народу. А ведь это был день торжественного открытия той самой Международной конференции по разоружению, которой более десяти лет ждал весь мир.

Ее открытие задержалось еще на один час. Заседает Совет Лиги Наций, ибо японо-китайская война бушует и со всех сторон раздаются протесты против преднамеренного бездействия великих держав. В Лиге Наций царит возмущение:

– Если бы только Франция, Англия и Америка приняли решение применить по отношению к Японии экономические санкции, то конфликт был бы ликвидирован!

В застекленном холле, разбившись на группы, беседуют «поборники разоружения». Так французский военный министр Андре Мажино называет делегатов, которые вот уже в течение шести лет ведут дискуссии в Лиге Наций.

Поскольку перспектива всеобщего разоружения пробудила в народах большие надежды, ни одно из правительств не хочет быть «тем правительством», которое положит конец этим комиссиям и комитетам, хотя бесплодность их всем ясна. Теперь каждый только и норовит взвалить на других ответственность за провал.

– Ваша подготовительная комиссия, – говорит в заключение Мажино, – перестала быть местом, где ведется конструктивная созидательная работа в области международных отношений, и превратилась, мягко выражаясь, в поле деятельности для дипломатических махинаций!

Однако Мажино дает согласие на новый французский план разоружения, только что представленный Тардье.

Председатель Поль-Бонкур, первый постоянный делегат Франции в Лиге Наций, с его романтично подстриженной красивой седой шевелюрой, в костюме синего цвета, ставший уже заслуженным ветераном трудных сражений, которые он давал начиная с 1926 года, во всех последовательно сменявших одна другую подготовительных комиссиях по разоружению, сегодня в центре внимания. Лейтмотив его политической линии не меняется в течение шести лет: «Пока не обеспечена ее безопасность, Франция должна сохранить свои силы».

* * *

Наконец заседание Совета Лиги Наций заканчивается!

Первым через большую стеклянную дверь входит итальянский министр иностранных дел Гранди.

– Да, господа, заседание закончилось, – говорит он. – Бесполезно было его продолжать! Разве можно определить, кто является ответственным за войну, пока не известно, кто ее проиграет?

Смех и шушуканье, ибо все знают, что не далее как сегодня утром женевские газеты, подводя итог недавним поездкам в Вашингтон некоторых ответственных политических деятелей, занимающихся проблемами разоружения, сравнивали их щедрость в отношении раздачи чаевых. Гранди побил рекорд, дав 50 долларов и превзойдя короля Сиама с его 30 долларами, Пьера Лаваля – с 18 и, наконец, стоящего на последнем месте Макдональда, который дал всего 50 центов.

Раздается гул голосов… Вот входит немецкая делегация: во главе ее генерал Бломберг, которого сопровождают около двадцати военных экспертов.

И вновь усиливается шум голосов при появлении русской делегации, принимавшей участие в заседаниях с 1927 года. Делегацию возглавляет министр иностранных дел Максим Литвинов, пухленький, на коротеньких ножках, с маленькими живыми и хитрыми глазками, с розовой, как у новорожденного, кожей. Говоря поочередно языком то социалиста, то дипломата, то парламентария, то коммуниста и зачастую даже языком доброго буржуа, он представляет Россию в Женеве и делает вид, что поддерживает германскую политику, хотя в глубине души она его сильно беспокоит.

Он говорит с Бломбергом свысока, и поэтому русские делегаты, спешащие чопорно приветствовать немецких делегатов, встречают тот же прием.

«Рапалльский договор будет далеко не вечным. Можно будет в тот или иной момент очень легко оторвать русских от немцев», – всегда говорит Бонкур, который не может простить Литвинову его знаменитой речи 30 ноября 1927 года, когда русский делегат с улыбкой и невероятной дерзостью заявил: «Делегация СССР уполномочена своим правительством предложить полное упразднение всех сухопутных, морских и воздушных сил. Она предлагает, следовательно, – и Литвинов насмешливо протянул руку в сторону Поль-Бонкура, – прекратить призыв граждан для прохождения военной службы. – А затем, посмотрев на английского делегата, он продолжал: – И полной ликвидации всех военно-морских судов». Всеобщий смех!

* * *

Сегодня зал заседаний был заполнен до отказа, когда председатель конференции по разоружению англичанин Гендерсон детским голоском читал свою нескончаемую речь.

За Поль-Бонкуром следуют французские делегаты: Андре Тардье, сенатор-банкир Дюмон, Поль Рейно, адмирал Дюмениль, генерал Рокэн. Последний тихо говорит: