Книга Коллекционер - Нора Робертс

– Вы не слишком обращаете внимание на мои слова, потому что продолжаете повторять все, что я скажу. А я говорю: пари, скажем, десять баксов, – что это вспышка, а не шипение намокшего угля.

– Принимается. Он уже почти встречается с кем-то.

– Почти встречается – это всего лишь секс, а кто-то – не Джули. Они прекрасно смотрятся вместе. Красивые, здоровые, прекрасно сложенные.

– Пойдемте ко мне.

– Погодите. Что?

Она ощутила быстрое жужжание – новые искры – и подумала, что с ее стороны мудрее всего постараться не обжечься.

– Это всего в нескольких кварталах отсюда. Еще не поздно. Увидите мастерскую, расслабитесь. Я не собираюсь на вас набрасываться.

– Теперь мой вечер испорчен. Шучу, – поспешно добавила она, увидев, как что-то мелькнуло в его глазах. – Джули не отвяжется, пока я не соглашусь, чтобы вы сделали хотя бы несколько набросков. А потом сами увидите, как ошибались насчет всего этого.

– Пойдем, посмотрим мастерскую. Вы же любите бывать в новых местах, и это поможет вам изменить свое мнение.

– Очень мило. Но я действительно люблю бывать в новых местах. А это не слишком далеко. И поскольку вам неинтересно набрасываться на меня, я знаю, что в полной безопасности, так почему бы нет?

Он свернул за угол, к своему дому.

– Я не говорил, что мне неинтересно набрасываться на вас. Я сказал, что не наброшусь. Как вы встретили этого похотливого подонка? Которого делили с Джули?

Она все еще пыталась осознать сказанное им.

– Когда вы так выражаетесь, это звучит неприлично сексуально. Шел дождь. Мы сели в одно такси. Это было так романтично, типично нью-йоркская встреча. Он не носил кольца и определенно заявил, что не женат и у него никого нет. Кончилось тем, что мы выпили в баре, а несколько дней спустя пошли поужинать, и так далее, и так далее. Но не было бы счастья, да несчастье помогло – у меня появилась лучшая подруга, так что и ублюдок на что-то сгодился.

У нее был особенный талант – мгновенно менять тему.

– А когда вы поняли, что можете писать?

– Вы не любите говорить о себе, верно?

– Особенно не о чем говорить. И другие люди мне более интересны. Может, вы рисовали пальцем сказочные и пророческие картины еще в детском саду, а ваша мать потом вставляла их в рамки?

– Моя мать не настолько сентиментальна. Вторая жена моего отца вставила в рамку карандашный набросок своей собаки, который я нарисовал лет в тринадцать. Чудесный пес. А вот и мой дом.

Он подвел ее к трехэтажному зданию, старому, кирпичному, с большими окнами. Одному из бывших складов, переделанных в квартиры с мансардами. Она любила такие места.

– Хотите угадаю? Вы живете на третьем этаже, где освещение лучше.

– Угадали.

Он открыл большую стальную дверь, вошел, повозился с сигнализацией.

Лайла ошеломленно повернулась, крутанувшись вокруг себя. Она ожидала маленькой обычной площадки, со старыми грузовыми лифтами, стенами и дверями первого этажа.

Но вместо этого оказалась в большом свободном холле с арочными входами из красного кирпича. Полы из широких планок, выщербленные, но сверкающие, яркие тона на фоне нейтральных стен, такие же яркие стулья, очарование камина, встроенного в стену арки…

Потолок взмывал вверх, открывая пространство второго этажа с тонкими перилами и медными полосами цвета ярь-медянки.

– Поразительно, – выдохнула она и, поскольку он ее не останавливал, пошла бродить по кухонной зоне, выложенной черно-белыми изразцами, со стойками полированного бетона, и обеденной зоне с большим черным столом и полудюжиной стульев с высокими спинками.

Она предположила, что стены нейтральных тонов служат фоном для картин, набросков карандашами и углем, акварелей – коллекция, за которую любая галерея отдала бы все.

– Это ваше. Все ваше.

Она ступила в другую зону, что-то вроде кабинета, совмещенного с библиотекой и гостиной, с собственным маленьким камином. Очень уютное местечко, несмотря на отсутствие перегородок.

– Все это ваше, – повторила она. – И вполне хватает места для семьи из десяти человек.

– Иногда так и бывает.

– Вы… о!

Она рассмеялась и покачала головой.

– Полагаю, это правда. Ваша огромная семья часто здесь собирается.

– Время от времени. Иногда.

– И вы сохранили старый лифт.

Она подошла к широкому решетчатому лифту.

– Но он не выпадал из общего стиля. Если хотите, можем воспользоваться лестницей.

– Да. Пожалуйста, потому что мне не терпится увидеть второй этаж. Вы прекрасно использовали пространство: цвет, текстура, все!

Она не шутила насчет любопытства и подошла к лестнице с ее старыми медными перилами.

– Я провожу время в разных квартирах и домах и часто удивляюсь, о чем думают люди. Почему ставят это здесь, а не там, и почему убрали или оставили ту или иную стену. Во всяком случае, если вам понадобится домоправительница, вспомните обо мне.

– Обязательно.

Она широко улыбнулась:

– Мой номер у вас есть. Кстати, сколько здесь спален?

– На этом этаже? Четыре.

– Четыре… как вы богаты… Ох… я это говорю вовсе не потому, что прицелилась выйти за вас из-за денег. Это чистое любопытство.

– Теперь вы испортили мне ночь.

Она снова рассмеялась – и пошла дальше, к тому, что казалось симпатичной гостевой спальней – с кроватью под балдахином и большой картиной с целым полем подсолнухов, насыщенных цветом.

Но на самом пороге остановилась и свела брови.

– Подождите, – велела она и последовала туда, куда вело ее обоняние.

Шагала быстро, удаляясь от лестницы, и снова остановилась в комнате, которая, по-видимому, была хозяйской спальней – с большой железной кроватью серо-стального цвета и смятым синим покрывалом.

– Я не собирался принимать здесь гостей, когда…

– Нет! Стойте здесь!

Она подняла руку и быстро вошла в комнату.

– «Будуар»! – провозгласила она тоном открытия и недоумения.

– У мужчин не бывает будуаров, Лайла-Лу. Только спальни.

– Нет-нет. Духи. Духи Джули, ощущаете?

Он не сразу понял, что давно принюхивается к этому свежему, кокетливому аромату. Но потом уловил более глубокие, чувственные нотки, все еще висевшие в воздухе.

– Теперь ощущаю.

– Это безумие. Господи. Это безумие, но вы правы.

С колотящимся сердцем она стиснула его руку.

– Вы были правы насчет взлома квартиры Джули. Потому что тот, кто вломился туда, побывал здесь. Может быть, и сейчас здесь.