Книга Медный гусь - Евгений Немец

Туман

В Сухоруково постоялого двора не было, но местные разобрали служивых по своим избам, в баньках попарили, накормили и уложили спать в горницах, как дорогих гостей. Мурзинцев выдал стрельцам по чарке водки, чтоб они не придумали брагу у посельных клянчить, но даже Лису с Недолей после такого перехода было не до пьянки — все устали до смерти.

Ночь была теплой, и утро следующего дня выдалось тихим, безветренным и туманным. Над Обью стояла плотная дымка, и тянулась она по реке, сколько хватало глаз, покрывая реку, как праздничная скатерть гостиный стол.

Провожать дозор вышла вся деревня. Мурзинцев поклонился в пояс хозяевам за гостеприимство, подопечным велел отчаливать. Под благословения и добрые напутствия местного люда струг отошел от причала и стал носом по течению.

Суша за деревенькой тянулась еще верст пять, потом с полверсты из воды торчали куцые островки, а затем Обь вдруг распахнулась необозримой хлябью. Левое русло лежало далеко на западе, за два с половиной десятка верст, и Обь тут разлилась по-барски, затопив пойму между рукавами. Но водный простор был обманчив, глубины не имел, легкие лодки пропускал, а тяжелые суда, даже струги, сажал на мель. Рожин вел судно дальше, туда, где правый рукав сворачивал на запад и русла сходились всего на десяток верст. Там распласталось озеро-старица, со всех сторон обозначенное островками. Через то озеро шла глубокая протока, и по ней судно можно было вывести в левое русло.

К обеду одолели верст двадцать пять, и с каждым часом туман густел. Казалось, что облака на реку опустились, так что ориентирами служили только верхушки высоких сосен и кедров по правому берегу. Тайга тут подступала к самой воде, повторяя контур покатых холмов.

— Рожин, протоку не проскочим по такому молоку? — спросил Мурзинцев.

— Не проскочим, — заверил толмач. — У меня примета есть. Там старый кедр-цапля стоит.

— Как это? — не понял сотник.

— Молнией расщепило ствол ровнехонько пополам, кедр и раскрылся, будто цапля голову к небу задрала и клюв раззявила. Да вон уже и он…

Толмач указал рукой в сторону берега, там и в самом деле сквозь туман просматривались два пика расколотого ствола, длинных и остроносых, как исполинские копья.

— Левый табань, правый загребай! — распорядился Рожин.

Струг повернул на запад. Толмач выдал Мурзинцеву кудельку бересты и велел рвать на стружку и бросать в реку за кормой, следить, чтобы течение сносило их строго влево.

— Так, служивые, дальше гребем вполсилы, чтобы в тумане не заплутать, — наставлял толмач гребцов. — Через версту пойдут островки, там уже полегче будет.

Струг медленно отдалялся от правого берега. Вилка расщепленного кедра за кормой судна мутнела, таяла и вскоре исчезла совсем. Каждую минуту Мурзинцев кидал в реку берестяные завитушки, и они послушно уплывали влево, по течению.

Туман, мягкий и густой, как мох, обволок судно, укутал, придушил, метров на шесть взор обрезал. Было тихо, как в погребе: не кричали чайки, не шумела тайга, ветер не играл на струнах такелажа, не выпрыгивала из воды озорная рыбешка. Река и воздух над ней загустели в холодец, сжались, и только осторожные всплески весел тревожили этот мертвый покой.

— Тогда, перед Белогорьем, Обь тоже рот на замке держала… — тихо сказал Прохор Пономарев.

— Не каркай! — огрызнулся на него Васька Лис и поежился, вспомнив пережитое на черных волнах.

— Я слыхал, что на Оби есть места, где лодки пропадают, — зашептал Недоля, нагнувшись к Ваське Лису. — Сказывают, там ямы в дне и вода водоворотами под землю уходит, а там еще одно русло, подземное, но течет река по нему назад, наполдень. В землях самояди вечные льды, река в них упирается, пробить не может, вот и нашла себе дорогу под землю, и дорога та — обратная. Потому вода в Оби никогда не кончается, она ведь по кругу ходит…

— Еще один! Заткнись!.. — зашипел на Недолю Васька Лис, Игнат послушно замолчал.

Время текло медленно и, казалось, чем дальше, тем сильнее замедлялось. Уже давно должны были показаться островки вокруг озера-старицы, но их все не было.

— Рожин! — крикнул с кормы Мурзинцев. — Вода стоит, течения нет! Стружку не сносит!

— Добро! — отозвался толмач. — Стало быть, в старицу вошли. Идем дальше.

Остров вышел из тумана медленно и безмолвно, как призрак. Он и на остров-то не походил. Ветви деревьев над щетиной тальника и осоки покачивались, хоть и было безветренно, и за толщей белесого пара казалось, что это речное чудище поднялось из глубин и теперь ощупывает воздух огромными щупальцами. А следом поднимался следующий остров, и еще один, и еще… Они вставали, словно рать речных демонов, и струг шел тихо между ними, будто на цыпочках, с опаской, боясь потревожить и быть замеченным. Гребцы молчали, даже дышали осторожно, а весла в реку опускали бережно, словно девок по волосам гладили. Прошка Пономарев лицом побелел и от носков своих башмаков глаза не поднимал, губы Недоли безмолвно шевелились то ли в молитве, то ли в заговоре от водяных анчуток, а Ерофей Брюква так сжимал челюсти, что щеки пунцовыми стали.

— Закончились острова! — крикнул Рожин. — Версты три-четыре — и упремся в берег.

— Течение тронулось! Вошли в русло! — следом за толмачом крикнул с кормы сотник, и по стругу волной прокатился вздох облегчения.

Час гребли без всяких ориентиров, полагались только на течение, — берестяные стружки уплывали от кормы влево, стало быть, судно с курса не сбилось, шло на запад. А потом показалось очертание берега, и Рожин, стоявший на носу, остолбенел. Струг шел ровнехонько на раззявленный клюв кедра-цапли.

— Поворачивай! — заорал Рожин.

— Совсем осатанел?! — взвился Васька Лис. — Опять через острова эти проклятые?!

— Ты чего, Алексей? — удивился Мурзинцев.

Рожин кинулся к нему, бересту из рук вырвал, оторвал завиток, бросил в воду. Стружка медленно поплыла влево. Рожин перекрестился, перекрестил бересту и, читая «Отче наш», оторвал еще один завиток и бросил в реку. Стружка закрутилась на месте, как заведенная, но вдруг замерла и уверенно ушла вправо.

— Очам не верю… — пораженно выдохнул Мурзинцев.

— Это морок! Поворачивай! — закричал толмач. — Владыка, молитву читай, да погромче!..

Пресвитер тут же в полный рост стал, за мачту схватился и начал:

— Живущий в сиянии Всевышнего, под сенью Бога Небесного водворится! Речет Господу: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, на Тебя уповаю!..

Небо над стругом озарилось вспышкой, будто в толще тумана молния блеснула. Но грома не было, кроме людей тишину по-прежнему ничего не нарушало. Стрельцы в недоумении завертели головами.

— Может, к берегу пристанем?.. — осторожно спросил Прошка Пономарев.

— Да нет тут берега, дубина! — заорал на него Рожин. — Морок кругом, выгребать отсель надо!