Книга Ковентри возрождается - Сью Таунсенд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Брадфорда затрепетало сердце от тысячи электрических разрядов. Он даже дышать перестал. Кровь отхлынула от его лица. Он потерял всякое самообладание. Ему было двадцать шесть лет.
– Вы знаете, где она? – спросил Джон, размышляя про себя, неужели этот неряха с длинной, нелепой, заляпанной красками бородой к полудню уже напился.
Впервые встретив Лорен Макскай в январе, Брадфорд в считанные минуты страстно влюбился в нее. С тех пор он жил одним желанием – видеть ее и слышать ее голос. В перерывах между их невинными встречами, дважды в неделю, жизнь лишалась радости; по ночам он лихорадочно писал картины: Лорен в своем черном костюме, Лорен обнаженная, Лорен… Лорен… Лорен… Лорен.
– Нет, я не знаю, где она. – Голос Брадфорда предательски задрожал. – Она пропустила два занятия. Адреса она так и не дала, вот я и не знал, где и как ее искать.
В его голосе слышалась одержимость. Джон отнес ее за счет его артистической натуры: всем известно, что художники – полоумные, вечно оттяпывают себе уши или бросают приличную работу и сбегают на острова, где живут среди тучи туземцев.
– Она забыла здесь свою работу, – сказал Брадфорд, которому хотелось задержать подольше сына Лорен. Ему необходимо было узнать о Лорен все что можно, дабы потом обсасывать эту информацию, разжевывать и переваривать ее в своей запущенной квартирке на улице, застроенной стандартными прокопченными двухэтажными домами. Брадфорд поднял одну из картин.
Джон с презрением посмотрел на мазню матери.
«Ребенок бы лучше сделал», – подумал он.
Брадфорд тоже посмотрел на картину.
«Настоящий примитив, – подумал он, – подлинный, тонкий и наивный».
Лорен Макскай/Ковентри Дейкин писала, по просьбе Брадфорда, «Небеса». Изображена была медленно текущая река, по течению и против плыли лодки с гребцами. Берега реки были утыканы фруктовыми деревьями и дубами. Плакучие ивы томно клонили ветви в воду. Берега заросли нарциссами, дикой геранью, наперстянкой, лютиками и маргаритками. Похожая на Лорен женщина раскинулась на подушках, усыпанных драгоценными камнями. Она читала книгу. На зеленой траве лежала коробка шоколадных конфет «Черная магия». Из плетеной корзины у ног женщины торчали бутылки вина и головка эдамского сыра. В небе светили сразу и солнце, и луна, и звезды. Там плавало всего одно облачко. Вдалеке виднелись город, гора, море, маяк и объявление, на котором меленькими буквами было написано: «Наконец-то всеобщая занятость, минимальная заработная плата 200 фунтов в неделю».
– Ты знал, что мама умеет рисовать? – спросил Брадфорд.
– Нет, – ответил Джон. «Не умеет она рисовать, – подумал он, – дерьмо все это».
– Так мать, значит, не дома? – спросил Брадфорд.
– Да, куда-то уехала.
– Понятно. Я и не знал, что у твоей матери есть дети. Она замужем?
– Да, за папой. За Дереком Макскай.
– Понятно. Так тебя зовут?..
– Джон Макскай. У меня есть сестра, Мэри Макскай.
– Твой отец американец?
– Нет.
– Вот как… А у твоей матери акцент… вы где живете?
– Недалеко отсюда.
– Где именно?
Брадфорд до этого понапрасну перерыл всю телефонную книгу. Никаких Макскаев там не было.
– Мне пора в колледж.
Джон повесил на плечо парусиновую сумку. Брадфорд увидел, что на ней несмываемыми чернилами написано:
ПРИНАДЛЕЖИТ ДЖОНУ ДЕЙКИНУ
ПЕРЕУЛОК БАРСУЧЬЯ РОЩА, 13
РАЙОН ТЕМНЫЕ ТРОПИНКИ
Чернила расплылись, но адрес навечно врезался в память Брадфорда Кинза. Записывать его не было нужды.
Вы слыхали о Картон-сити? Я там живу.
Он поблизости от вокзала Ватерлоо, до Темзы от него рукой подать. В иных обстоятельствах он был бы идеальным pied a terre[21], но в данный момент в нем явно не хватает некоторых удобств, а именно крыши, стен, окон, пола, горячей и холодной воды, уборной, ванны, электричества, газа, входной двери. В Картон-сити нет зданий, есть только дома, построенные по принципу «сделай сам» из отходов чужой жизни. Все идет в дело: листы картона, пластика, что угодно, лишь бы отгородиться от холода и удержать тепло своего тела. Жители Картон-сити отличаются необыкновенной осведомленностью: они постоянно читают газеты. Предпочтение отдается серьезным газетам большого формата, поскольку их теплоизолирующие свойства значительно выше.
В Картон-сити вопросов не задают; вам могут по доброй воле сообщить какие-то сведения, а могут и отмолчаться. Нередко от историй, рассказанных по пьяной лавочке глубокой ночью, утром, при трезвом свете дня, решительно отрекаются. Единственное, что объединяет всех жителей города, – это их бедность и стремление выжить. И еще одно, по-видимому, – неумение обращаться с деньгами. Ведь потому и я здесь очутилась. Если бы вместо того, чтобы есть по три раза в день, я сняла номер подешевле, возможно, я бы сумела найти работу; но без точного адреса никто не желал меня нанимать.
Кроме того, когда моя фотография появилась в центральных газетах, я вынуждена была скрываться. На последние деньги я купила в магазине «Вулвортс» темные очки. Ношу их днем и ночью. Мне уже несколько раз помогали перейти оживленный перекресток, думая, что я слепая или полуслепая. Я здесь сплю уже третью ночь. У меня шикарная подруга по имени Додо. Она ровно на один месяц старше меня. Мы друг друга оберегаем. Другие жители частенько проявляют склонность к шумным – и с применением силы – выяснениям отношений.
Додо обучает меня, как не пасть жертвой естественного отбора. Мы живем впроголодь, но все-таки живем. Какое-то время назад у Додо было нервное расстройство. Она тогда решила, что она начальник полиции в Манчестере. Так сказал ей Бог, она поверила Богу и явилась в полицейское управление Манчестера требовать форму, соответствующую должности начальника полиции. Ее, естественно, вышвырнули вон, но она приходила опять и опять, дважды в день в течение двух недель; полицейским она в конце концов надоела, и они надежно упрятали ее.
Додо нравилось в психиатрической лечебнице.
– Беситься можно было как угодно, – говорила она. – И там было тепло и спокойно и чудный парк, где в хорошую погоду мы гуляли.
Все осложнилось, когда Додо стало немного лучше – когда Господь перестал беседовать с ней. Врачи решили, что Додо уже достаточно здорова, чтобы жить среди других людей. Ее отправили в полулечебное заведение, где ей пришлось жить еще с пятью полусумасшедшими. Один из них был маньяк-поджигатель, его особенно подмывало предавать огню гостиницы. Ему не давали ни спичек, ни зажигалок, ни каких-либо воспламеняющихся предметов, каждую неделю к нему приезжал работник социальной службы, чтобы духовно поддержать его, но, проявив полную неблагодарность, – так говорили многие – он все-таки умудрился поджечь полулечебное заведение. Один сосед, ранее подписавший протест с требованием убрать эту обитель из своего района, разбудил постояльцев и помог им выбраться из огня. Совершая благое дело, он мысленно сочинял письмо в местную газету:
