Книга Утерянные земли России - Александр Широкорад

Столица страны Хельсинки обустраивалась так, чтобы продемонстрировать теплые чувства горожан по отношению к монархии. Отцы города уже в 1833 г. воздвигли на Торговой площади памятный знак «Камень императрицы». Этот обелиск, увенчанный позолоченным шаром с двуглавым орлом, стал первым настоящим памятником не только города, но и всей страны, если не считать надмогильные монументы. Воздвигнутой был в память первого приезда императрицы Александры Федоровны (старшей) в Финляндию и посещения Хельсинки.

Одна из улиц Хельсинки называлась Марианкату в честь матери Александра I и Николая I вдовствующей императрицы Марии Федоровны (старшей).

В 1820-х гг. центральные улицы города получили названия в честь членов императорского дома: Александра, Марии, Николая (сейчас улица Снелльманкату) и Константина (Меритуллинкату).

И позднее Финляндия по-рыцарски и с несомненным успехом отдавала должное русским императрицам. Город Марианхамина был назван так в 1861 г в честь правящей императрицы Марии Александровны. Детский Марианский приют в Хельсинки был основан в 1880 г. в честь 25-летнего правления Александра II. Особо почитали в Финляндии императрицу Марию Федоровну (датскую принцессу Дагмару). Ее имя носила большая муниципальная больница в Хельсинки, основанная в 1891 г.

«Монархические чувства, — пишет М. Клинге, — взращивались и в таком важном деле, каковым являлось — официальное и неофициальное — воспитание детей. В отличие от многих других стран в Финляндии не существовало никакого противостояния между школой и церковью. Именно народная школа всеми средствами поддерживала церковь и Императора».[40]

Следует отметить и тот факт, что, по крайней мере до революции 1917 г. имена Николай, Алексантери, или Александр (то есть в честь императоров), стали наиболее распространенными вторыми именами мальчиков, особенно в крестьянских семьях, проживавших в районах с сильным старофинским влиянием.

В свою очередь русские императоры возвели в графское достоинство несколько десятков представителей финских и шведских дворянских семей.

Для финского дворянства и даже для разночинцев были созданы благоприятные возможности для занятия высших военных и гражданских должностей в империи. «Число находившихся на императорской военно-морской службе финнов, прежде всего — офицеров, в общей сложности составляло 340 человек. Из них 9 были адмиралами, 21 — вице-адмиралами и 46 — контр-адмиралами. Как и во всяких других профессиональных и корпоративных сообществах, многие семейные династии культивировали постоянный интерес к вооруженным силам: в результате чего в Императорских военно-морских силах служило семеро Старков, шесть Гаддов и Нордманов, пять Энквистов, Хеков, Лундов, Сильверсванов, фон Шульцев, Топелиусов, Вильгельмсов и Виренов, четыре Бойсмана, Хястеско, Яниша, Тавастшерны, Вирениуса и т. д.

Финский Кадетский корпус и Финская Гвардия на протяжении всего имперского периода были важным идейным связующим звеном между Финляндией и финским общественным мнением, с одной стороны, и Российской империей и императорской армией — с другой. Созданная в 1878 г. на принципе всеобщей воинской повинности отдельная армия Финляндии, со своим финским командованием и штабами, поддерживая необходимые контакты, также выполняла эту функцию. В связи с возникшими разногласиями по вопросу о воинской повинности, финские стрелковые батальоны, а затем (в 1901 г.) и драгунский полк были распущены, в 1903 г. последовала очередь кадетской школы и Гвардии (21 октября 1905 г.)».[41]

Царское правительство вместе с финскими властями уделяло большое внимание развитию транспортной структуры Великого княжества. Так, в 1856 г. был открыт для судоходства Сайменский канал. В 1860-е гг. через этот канал стало проходить свыше 3 тысяч судов в год.

В 1862 г. была введена в строй первая финская железная дорога Хельсинки — Риихимяки — Хямеенлинна. «Она соединила с побережьем большую озерную систему Ванаявеси, которая не была связана с морем (река Кокемяки не была судоходной), и когда дорога из Риихимяки достигла Лахти, стало возможным объединение бассейна Пяийянне с южным берегом.

Железнодорожная сеть расширялась таким образом, что три очень длинные ветки, ведущие на север страны, были объединены с основной дорогой, пролегающей из Хельсинки через Риихимяки в Петербург, с дорогой Похьянмаа (Риихимяки — Тампере — Сейняйоки — Оулу и т. д.), с дорогой Саво (Коувола — Миккели — Риексямяки — Куопио — Иисалми — Каяани и т. д.) и с дорогой Карелии (Элисенваара — Сортавала — Йоенсуу и т. д.). Между этими тремя дорогами — в центре и севернее — позже были построены соединяющие железнодорожные линии. В эту систему спустя некоторое время стали входить пути Турку — Тоийала и Пори — Тампере, а еще позже прибрежная железная дорога Хельсинки — Турку. Систему можно охарактеризовать как двухполюсную, центрами которой были Хельсинки и Петербург».[42]

Замечу, что дороги строили с принятой в империи широкой колеей, а не узкой, как в Западной Европе. В 1870 г. сеть железных дорог была соединена с Петербургом. Поезда из Выборга прибывали на Финляндский вокзал. Любопытно, что соединение финской железной дороги с другими дорогами империи произошло лишь в 1910 г., когда был введен железнодорожный мост через Неву, построенный, кстати, на деньги из бюджета Великого княжества.

Благодаря железной дороге, соединившей Гельсингфорсе Петербургом, на торжественном открытии Студенческого Дома 23 ноября 1870 г. можно было полакомиться привезенными из Петербурга деликатесами, например виноградом. Газета «Хювудстадебладет» писала, что многих это (дорога в Петербург) приводит в ужас… «Она станет нашей ширококолейной дорогой в остальной мир. Если мы не может идти по нему, не спотыкаясь, причина в нас. Прочь всякая нетерпимость! Прочь любая ограниченность!»

Увы, не все думали так. То там то здесь появлялись озлобленные кучки националистов, мечтавших стравить русских и финнов. Так, в 1869 г. поэт А. Алквист в стихотворении «Так могло случиться с Финляндией» призывал финнов ориентироваться на Запад, а не на Россию. Вот, мол, вогулы и вотяки «убереглись» от западного влияния, в результате чего они погрязли в дикости:

О, вогулы, мордва и вотяки,

И прочие угорские народы,

С которыми мы, финны, свояки —

Вы жалкое подобие породы!

Не знаете вы даже языка —

Не ведаете собственного слова,

И до сих пор никто еще пока

Не навязал вам ничего чужого!

Чего достигли вы своим трудом?

В невежестве и дикости живете…

<…>

Немым подобно тщитесь вы сказать

Бессмыслицу, которую нечаянно

В слова вам удается облекать

Дыханьем смрадным — хриплым и отчаянным.