Книга Хрустальный шар - Станислав Лем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возможно. Что-то не в порядке было во время контроля в порту?
– Пожалуй, нет, зато внутренняя разведка все испортила. Этот Зейдлиц совершил какое-то открытие и переслал проект в Берлин, записанный на грампластинке, как мне кажется. Она у меня с собой. Это должна быть, наверное, важная вещь, потому что этим интересовался Гитлер. Мне предложили высокий пост в Леверкузене. Но есть два затруднения: первое, наиболее важное – Зейдлица, то есть меня ожидает невеста, которая приехала сегодня, а во-вторых, я должен как можно быстрее получить небольшой портативный граммофон. Может, у вас есть нечто такое? Я должен послушать с пластинки рассказы инженера, прежде чем вернусь окончательно договариваться с фон Гогенштейном.
– Это начальник Отдела изобретений в департаменте Министерства вооружений, большая шишка, – сказал горбун. – О-го-го, вы сделали неплохое открытие. Хорошо. Граммофон будет через пятнадцать минут. А что касается женщины, у вас есть ее данные?
– Нет.
– Описание внешности, фотография?
– Нет, откуда же. Я совсем ее не видел – к счастью. Слышал только ее голос: когда я выходил, она как раз пришла и искала меня в здании.
– Но как мы тогда ее найдем?
Хьюз задумался.
– Да, я ошибся, – сказал он. – Но когда услышал, что она на соседнем этаже, я думал только о том, чтобы это расстояние увеличить. Гм-м, что теперь делать? Если она ждет меня? Наверняка ждет. Значит, я не могу вернуться, а если не вернусь, это вызовет подозрения. – Он посмотрел на часы. – Четыре, уже прошло три четверти часа, как я вышел.
Он резко встал.
– Придумал.
– Ну?
– Позвоню туда из города. Если она там, договорюсь с ней, а вы скажете мне, где и когда лучше нам с ней будет встретиться. Когда же она придет, уберете ее.
– Убрать, вам хорошо говорить, – язвительно ответил горбун. В узкой полосе света, которая падала из частично заслоненного шкафом окна, он рассматривал ногти худых длинных рук. – Земля горит у нас под ногами. Вы думаете, что мы можем устраивать гангстерские вылазки? Вся ячейка сейчас – это пара человек.
– У вас есть лучший выход? Я сам рискую – ведь в здании будут знать, что я звонил. И речи нет о каком-либо огнестрельном оружии… Я думаю, что ее следует просто где-то продержать около двух недель.
– Но Зейдлиц ведь последний раз был в Германии семь лет назад. Если бы она вас даже увидела, то думаю, что…
– Нет, это невозможно. Мне нельзя рисковать.
– Будете ждать ее в машине, – неожиданно сказал горбун, поднимая голову. Глаза его в узком луче света казались почти белыми и такими холодными, что Хьюз опустил взгляд.
– В машине, и что дальше?
– Я дам вам камбиоль. Вы отвезете ее или лучше сразу после этого высадитесь и пойдете в управление. Остальное уже не ваше дело.
– Может, поедет кто-то из ваших? А зачем камбиоль?
– Нет, она должна увидеть ваше лицо, ведь есть большое сходство. В первую минуту она не разберется.
– Это только в кино все гладко получается, – сказал задумчиво лейтенант. – Один крик, и все полетит к черту.
– Вы поедете на машине, – повторил горбун, вставая. – Сейчас четыре десять. Позвоните с переговорного пункта. Поспешите, ибо она может уйти, если вообще ждет.
Хьюз встал.
– Потом я возвращаюсь сюда, так?
– Да, сразу же.
Найдя телефон, лейтенант позвонил в управление. Не так легко было соединиться с фон Гогенштейном, а другой фамилии он не знал.
– Господин советник, не было ли еще известий от моей невесты? – спросил он, услышав наконец сиплый голос старика. – Прошу прощения, что звоню, но я хотел бы узнать…
– Понимаю, отлично понимаю, она тут ждет вас. Хотите с ней поговорить?
– Был бы очень благодарен.
Через минуту раздался женский голос:
– Алло?
– Это ты, любимая? – спросил Хьюз, чувствуя, как трудно ему говорить.
– Да.
– Я хотел бы наконец увидеться и многое, многое рассказать. Могла бы ты прийти на Хогенштауфенштрассе? Я буду ждать тебя там в машине.
– Хорошо. – Голос был слегка запыхавшийся.
– Знаешь, но пусть это будет нашей тайной, хорошо? Не говори никому, где мы договорились встретиться. Я хотел бы, чтобы сегодня вечером ты была только моей.
– Хорошо.
– Значит, придешь, да? В половине шестого будет хорошо?
– Да.
– Ну тогда пока, любимая, до свидания, я очень по тебе скучал, – выдавил Хьюз и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
Он немного вспотел. Взглянув через стеклянное окно кабины, вытер лоб платком.
На складе, кроме горбуна, был водитель машины – большой, молчаливый, с бочкообразной грудью и узловатыми руками, в испачканном комбинезоне.
– Будет в половине шестого на Хогенштауфен, – сказал Хьюз, и ему показалось, что он выдал не свою тайну. – Что это? Что вы мне даете? – спросил он, когда горбун опустил затемняющие роллеты и в свете голубой лампочки распаковал полотняный сверток.
Это была разновидность никелевой ручки, оканчивающейся очень короткой острой иголкой. Ручка удобно лежала в ладони.
– Когда она сядет, машина сразу двинется. Вы обнимете ее таким образом… – Тут горбун неожиданно приблизился к Хьюзу, обнял за пояс и приставил зажатую в ладони ручку к его спине.
Хьюз почувствовал укол, дернулся и увидел кривую усмешку на узких губах карлика.
Шофер, тараща свои почти рыбьи глаза, сидел на продавленном диване, положив грязные ручищи на колени.
– Камбиоль ведь так не вводится?
– Я дам вам аконитин. Это лучшее средство. Без звука – результат мгновенный.
Хьюз оттолкнул протянутую ладонь.
– Я не хочу. Дайте камбиоль.
– У нас негде его прятать. Или вы считаете, что тут есть какие-то пещеры и подземелья, двери в шкафах? – усмехнулся горбун. – Что вы делаете? – добавил он писклявым голосом, потому что Хьюз повернулся к нему, сжимая кулаки.
– Я никогда не убивал женщин, и еще в таких обстоятельствах… Это подлость!
Горбун положил странный шприц на стол.
– Как хотите. Я вам не начальник. Я могу пойти вам навстречу в пределах разумного, но вы хотите следовать каким-то рыцарским обычаям во время операции. Это до добра не ведет.
– Где же ваш граммофон? – грустно спросил Хьюз. – И дайте немного водки.
Горбун вернулся через минуту с бутылкой и одним стаканом. Хьюз налил, отпил, вновь опрокинул в рот стакан с обжигающей жидкостью.
«Как бандит, для воодушевления», – подумал он.