Книга Записки продавца - Николай Куценко

– Уже поздно, Коля, здесь моя родина. Здесь мой дом.

Мне стало его жалко и сразу захотелось домой. За рубежом у меня почему-то не получалось проводить больше двух-трех недель – жутко тянуло обратно. Глядя на Вячеслава, я понимал, что не так-то это и просто уехать на Запад и обмануть себя, что это и есть счастье, что там, дома, было плохо, а тут хорошо, что тут ярче светит солнце и добрее люди. Глядя в его грустные глаза я понимал, что все это не так. И как легко может измениться жизнь, буквально в одночасье, как просто тебя могут разжаловать из королей в батраки и что, по сути, как сказал Вячеслав, есть лишь сегодняшний день, который мы и должны ценить.

В этот момент вспомнился один человек, с которым мы случайно познакомились в самолете, когда я летел из Москвы в Хьюстон много лет назад. Он подошел к нам еще на регистрации, когда услышал наш с коллегой разговор на какую-то научную тему и представился неким ученым, физиком, уехавшим в Штаты еще в начале девяностых и открывшим там свою консультационную фирму. По странной случайности наши места в самолете оказались рядом, хотя мы регистрировались отдельно. Его звали Валерий, и он был достаточно хорошим и интеллигентным человеком, по крайней мере, он нам таким показался. По прилете в Хьюстон мы с ним обменялись телефонами и договорились встретиться назавтра – он обещал показать нам город. Ребятам эта затея не очень нравилась, так как у нас была своя машина и, в общем-то, свои планы, но решили, что раз уж так сложилось, то отказываться поздно.

Валерий встретил нас у отеля и сразу повез в центр города, затем еще куда-то, потом, по-моему, даже в аптеку, а затем в ресторан на ужин. В процессе последнего он уже предложил нам программу на следующий день и рыбалку на выходных. У него была небольшая яхта, и он любил порыбачить, как, впрочем, и я. Не принять такое предложение я не мог. Поздно вечером он привез нас домой, и я уже начал готовиться ко сну, как ко мне пришли ребята.

– Коля, мы не поедем никуда больше с этим Валерием, если хочешь сам езжай на эту рыбалку, – заявили они.

– Чего так, чем он вам не угодил? – поинтересовался я.

– Да тем, что он тут один, ему одиноко, понимаешь, и он нам теперь проходу не даст, а у нас своя программа, и он в нее явно не входит, – отрезали они.

– Да ладно вам, жалко человека. Пусть уж с нами ходит, не убудет же от вас.

– Тебе жалко, вот ты с ним и ходи, а нам не особо жалко.

Они были правы. Хоть мне это и было тяжело признать, но Валерий был для нас лишним грузом, и тратить на него свое свободное время нам явно не хотелось. На следующий день я набрал его и сказал, что у нас изменились планы, и мы не сможем с ним встретиться. После этого он еще пару раз позвонил, но мы уже не ответили. Когда мы улетали в Москву, я спросил Дамира, который тогда тоже был с нами в поездке:

– Дамир, а ты бы хотел сюда переехать жить?

– С концами? – уточнил он.

– С концами, – кивнул я.

– Нет.

– А почему так? Тут же здорово, – настаивал я.

– Потому что не хочу, чтобы у меня стали такие же глаза как у этого Валерия, – твердо ответил он.

– А какие у него глаза? – уточнил я.

– Сам знаешь какие. Грустные глаза.

И они действительно были то ли грустными, то ли печальными, но то, что явно невеселыми – точно. Ну, а когда ваши глаза приобретают такой вид, это говорит о том, что уже и жизнь-то не мила и никаких благ не нужно. Через час мы взлетели. Признаться, от мысли, что летим домой, наши глаза наполнились радостью.

Помню, меня поразил тот факт, что Валерий все время нам рассказывал, как много у него тут друзей и как хорошо ему живется в Штатах. Хотя было очевидно, что это вымысел или попытка убедить себя в это поверить. И тогда мне показалось, что для человека нет ничего страшнее одиночества, даже если у него есть своя яхта и роскошный дом. Жизнь часто меняет истинные приоритеты на ложные и наоборот, и главное, наверное, пока еще есть время успеть понять, какие из них какие.

Глава 21

Ночной Геленджик, или Звонок сверху

Перед продажей компании, ее решили по максимуму разогнать, то есть выжать из нее все, что только можно. Для этих целей пригласили известного по этим делам специалиста – китайца Лью. Это был очень своеобразный человек, практикующий самые жесткие методы воздействия на людей, которые только были известны на рынке. Как правило, большая часть людей увольнялась в течение квартала после его прихода. Наша компания не была исключением – через три месяца из четырех региональных менеджеров по полушарию остался только я один. Все мои друзья вынуждены были уйти, будучи вовлеченными в интриги, которые умело плел наш китаец.

Он не останавливался ни перед чем, у него не было никаких моральных преград, он давил людей как тараканов всеми возможными способами и, наверное, жены наших продавцов пугали своих детей его портретом, когда они плохо ели или спали. При этом он был ярым католиком и соблюдал все посты и праздники, что было для меня не то чтобы странно, а просто дико. Видимо понимая, что в рай попасть у него шансов немного, он делал все, чтобы и в аду быть не в самом плохом месте. Я его ненавидел всей душой, он же меня обожал, приводил всем в пример и давил чуть меньше других, но все равно сильно. Вся его стратегия сводилась к тому, что продавец должен был все время ездить и выносить мозг клиенту, обещая все, что угодно, за подпись в контракте, а главное – обещать прилюдно, что закроет контракт к такому-то сроку. Слова «репутация» он не знал, или предпочитал о нем не вспоминать. У самого Лью была репутация очень плохая, некоего киллера компаний, которые он за год-два выжимал, по возможности сливал, после чего они уже как правило сами загибались.

На позиции всех региональных менеджеров он набрал своих друзей – китайцев, которые вторили ему во всем. При обсуждении каждой сделки, он жестко требовал дату ее закрытия, и даже если не было никаких шансов ее закрыть, он настаивал на том, чтобы продавец прилюдно пообещал ее закрыть к такому-то сроку. Любимым его вопросом был: «What’s need to be done?», то есть, примерно, «Что же должно быть сделано?» Он задавал его на ломаном английском все время, и если даже человек понимал, что шансов нет, он предпочитал сказать хоть что-то, соврать, лишь бы его оставили в покое. Как правило, люди долго не выдерживали. Я слышал, что вьетнамцы использовали подобные пытки с американскими солдатами, чтобы выбить из них признание и сломать их. Ходили всякие истории о его детстве и о том, как он выбирался из нищеты, но если даже это и правда, то все равно это не давало ему никакого права так обращаться с людьми.

Изначально наша отчетность была, как и у всех нормальных компаний, квартальной, но затем Лью сделал ее месячной, ну а в конце – недельной. При том, что цикл продаж софта в среднем составляет несколько месяцев, это было довольно глупо. Установился полный диктат Лью, а продавцы только и делали, что придумывали новые оправдания в свою защиту, слушая «What’s need to be done?» по сто раз на дню. В таких условиях было невозможно работать, и каждую последнюю неделю месяца я улетал куда глаза глядят, лишь бы иметь возможность оправдать свое отсутствие очередной тяжелой командировкой, в которой я, как правило, ничего не делал.