Книга Луиза Вернье - Розалинда Лейкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчины-закройщики были не такой уж и редкостью, но мадам Камилла, в числе прочих, предпочитала закройщиков-женщин, считая, что они точнее воссоздают очертания женской фигуры, придавая дамским нарядам по возможности элегантные линии, выражающие женскую беззащитность. Люди, серьезно занимающиеся модой, всегда прислушиваются к политике и актуальным проблемам, и мадам Камилла интуитивно почувствовала нарастающую тенденцию к предельно изящным линиям кроя, которые только и могут смягчить и завуалировать железную несгибаемость француженок, взращенную революцией 1848 года. Мадам Камилла решила, что ей нужен закройщик-англичанин, который стал бы претворять в жизнь ее замыслы, ведь никто не станет отрицать, что лучшие портные живут по ту сторону Ла-Манша. Рассчитывая использовать английское мастерство в новой присадке своих изделий, она, к собственному удивлению, остановилась на Уилле Расселле. Набравшись опыта на ткацкой фабрике, он уже работал в Париже у прославленного придворного портного Эбелинга, чьи владения располагались на улице Ришелье в том же здании, что и «Гажелен». Уилл Расселл, как и многие другие, прибыл в эту Мекку моды, чтобы расширить свои познания перед возвращением на родину.
— Должен заметить вам, — безапелляционно уведомил он мадам Камиллу на своем превосходном французском, — что через два года я намерен вернуться в Англию.
— Не вижу в этом никаких препятствий, — осторожно ответила она. Зная, как непредсказуем маятник моды, она и не собиралась задерживать его дольше, да и мешкала совсем по другой причине. Ее гораздо больше беспокоило то смятение, которое посеет его мужественная внешность среди ее швей. Уилл Расселл в двадцать семь лет был в полном расцвете, но у нее не нашлось причин сомневаться в его профессионализме. Поэтому она поневоле примирилась с тем, что швеям придется быть чуть осмотрительнее, а если какая-то из них начнет выказывать хоть малейшее пренебрежение к работе, то будет немедленно уволена.
— Хорошо, мистер Расселл. Я готова предоставить вам место на оставшееся время вашего пребывания во Франции.
Уилл Расселл в закройном цеху со всем ревностным старанием новой метлы изничтожил беспорядок, устроенный здесь двумя закройщицами, их вновь посадили за швейный стол. Он выбросил всякие ненужные коробки и накопившийся мусор. Сам удлинил и без того длинные столы, а рулоны тканей уложил на специальные стеллажи, что упрощало работу и одновременно защищало ткань от повреждений. С самого начала Расселл ясно дал понять, что закройная мастерская в заведении мадам Камиллы — в его личном распоряжении, и держался крайне независимо. Однако он был достаточно мил и прекрасно осознавал, какую вызывал суматоху в этом замкнутом женском мирке. Особенно учтив он был с мадам Руссо, чем приводил в недоумение девушек-портних, считавших ее высокомерной и дурнушкой. Они не знали, что однажды, когда англичанин только начал здесь работать, он случайно столкнулся с контролершей, она корчилась от боли, и он проводил ее, беспомощную, с побелевшими губами, до кабинета, поняв, что она страдает от болезни, которую от всех скрывает.
Если мадам Камилле требовалось переговорить с Расселлом в мастерской, он держался с ней так, как обычно мужчина держится с женщиной, — дерзко и независимо. Сидевшие за столом швеи, до которых долетали обрывки их разговора, ахали и перешептывались, изумленные тем, в какой форме он отстаивал свою работу, если считал, что совершенно прав, и мадам неизменно ему уступала, позабыв, судя по всему, про свой возраст, волновалась и розовела, как молодая девушка.
— С тканью я обращаюсь так же, как с лошадьми и женщинами, — услышали они однажды крайне возмутительные слова.
Он нравился почти всем женщинам, а некоторые его и побаивались. Довольно многие, в особенности те, кто любил наблюдать, как он работает, пытались его завлечь, но даже самые смелые не добивались ничего, кроме сухой одобрительной ухмылки, да порой задумчивого взгляда, который, едва скользнув по ним, тут же угасал.
В Париж он приехал, желая осуществить свои планы, а не для того, чтобы соблазнять и обманывать, к чему могла бы привести интрижка с какой-нибудь из гризеток мадам Камиллы. Он восхищался их тонким мастерством, их жизнерадостностью, которую они сохраняли, несмотря на все трудности жизни.
Луиза, услышав валлийские интонации Расселла, поняла, что он, как и Уорт, совсем недавно приехал в Париж. Шутки ради девушка стала пародировать его иностранный акцент, к удовольствию других портних. Но однажды они вдруг замолкли, подавившись собственным смехом, и уставились, оцепенев от смущения, на дверь. Расселл возвышался на пороге и слушал, зловеще скрестив руки; его волнистые соломенные волосы растрепались, что придавало его как будто высеченным из мрамора чертам лица сходство с Микеланджело. Синяя роба прилипла к телу, поза была довольно агрессивна. Луиза отложила шитье и выдержала его разъяренный взгляд, стараясь не расхохотаться.
— Ой! Мсье Расселл! А я и не знала, что вы здесь.
Он вновь нахмурился, заслышав в ее голосе сдавленный смех, и сердито погрозил пальцем:
— Когда вы научитесь говорить по-английски так же, как и говорю по-французски, тогда вы будете вправе надо мной насмехаться!
Луиза моментально отреагировала. Она встала и дерзко взглянула на него.
— Хорошо! — И добавила, вспомнив те немногие английские слова, которые слышала от Уорта: — Вы ведь меня научите. Да?
Секунду или две он смотрел на нее, изумленный ее дерзостью, тем, что она произнесла фразу по-английски.
— Я научу вас, мадемуазель как-вас-там. Уверяю, что вы нигде не найдете лучшего учителя, но, возможно, вам придется пожалеть о своей просьбе. Предупреждаю: небрежного отношения я не потерплю.
И, приглаживая рукой свои густые волосы, Расселл громко расхохотался и повернулся, собираясь уйти к себе в мастерскую; Луиза рухнула на стул, содрогаясь от смеха, другие женщины и девушки за столом присоединились к ней, в комнате стало шумно, как в курятнике. Тут же примчалась мадам Руссо прекратить смех. Вскоре закройщик по своему обыкновению запел какую-то староанглийскую народную песенку, и его чудесный голос гулом прокатился по коридорам. Мадам Руссо пришлось прибегнуть к своему праву начальницы и заставить его замолчать, к большому сожалению девушек. Они не были согласны с мадам Камиллой, полагавшей, будто в полной тишине им лучше работается.
После этого случая Уилл Расселл при встрече с Луизой обязательно произносил что-нибудь по-английски, чтобы она набирала словарный запас и привыкала к звучанию и ритму языка. Луиза купила на рынке франко-английский разговорник и словарь, вычитывала оттуда предложения, а он безжалостно ее поправлял, доводя чуть ли не до слез. Потом она догадалась, что ему доставляет удовольствие задевать ее гордость, и стала притворяться, будто его замечания нисколько ее не трогают. Слух у девушки был хороший, память цепкая, и вскоре она уже могла бегло разговаривать по-английски. Оба даже не догадывались, как многому научил ее Уилл (до конца жизни английская речь Луизы отличалась напевностью, как будто она обучилась в центре валлийских гор).
Уже проработав какое-то время в вышивальном цехе, Луиза поняла, что единственное, чем ей осталось дополнить свои знания и навыки, — это научиться профессионально кроить. Когда-то, очень давно, Катрин научила ее, как изготавливать детали изделия по картинке или чертежу, но даже опытная Катрин не сумела бы создавать такие же эффектные наряды, какие рождались под ножницами Уилла Расселла. Швеи по-разному оценивали его работу. Многим претило, что он кроит платья на манер амазонок, строгость силуэта которых не могли смягчить даже многочисленные украшения, к которым имела чрезмерное пристрастие мадам Камилла. Другие же соглашались с Луизой, что кроит он мастерски, и восхищались тем, как легко он может пригнать платье по фигуре, лишь чуть-чуть подправив деталь. Именно этому и хотела научиться Луиза. Расселл задумчиво кивнул, выслушав просьбу девушки.