Книга Дневники баскетболиста - Джим Кэррол

Сегодня вечером, съездив за фасовкой в бильярдную на 53-й, выхожу спокойно из метро на Дикмэн-стрит, как вдруг вижу Жирного Эдди, стоящего на злоебучем перекрестке шести улиц. Весь задерганный, глаза сощурены в две красные щелочки, в руках пластмассовый свисток, на кумполе идиотская шапочка, наподобие капитанской, руководит уличным движением. Еще чуть-чуть и его со всех сторон разорвут на кусочки, не одна машина, так другая! Ваше, блядь, мнение по этому поводу? Мне было несподручно ему помогать из-за имевшейся при мне наркоты, но я дошел до «Штабов» и велел Г. Бургеру сходить за Эдди. Но пока Г. надевал пальто, прибежал Мучи, объявив нам, что видел, как этого жирного разъебая с пластмассовым свистком и прочими прибамбасами минуту назад увели куда-то. Полный урод. С этим увальнем даже самые пробитые наркоты города не станут ширяться.

Я больше не боюсь бомбардировок так, как пару лет назад, но паранойя все еще сильна во мне... несомненно. Просто я постепенно сделал ее утонченнее... она приняла форму считания дней... я выигрываю передышки между очередными вспышками холодной войны. Кредит оплачиваю страхом. Думал об этом сегодня.

Думал, как могу разделить свое прошлое на сгустки времени, когда у меня были мириады «существенных» причин желать (а еще раньше, лет в девять, молиться), чтобы конец света и нажатие роковой кнопки произошли чуть позже, а потом я тщательно и по отдельности пересматривал каждую «причину протянуть еще немного». «Мне бы только один план исполнить, прежде чем придет конец, — помню, размышлял я, — мне нужно всего лишь около четырех месяцев... а потом пусть безумный мир гибнет к чертям собачьим!» План всегда был не особо грандиозным, сроки варьировались. Мне восемь лет: я надеюсь, что большие шишки немного охладят свой пыл, со сбросом бомбы можно потерпеть одно лето, и я смогу перед смертью хоть один сезон поиграть в детской баскетбольной лиге, куда меня недавно приняли. Прикольно вспоминать, мне даже казалось, что наша страна вполне может отсрочить принятие мер насчет кубинского кризиса, чтобы я успел в пятницу вечером сыграть очень важный матч. Девять лет: мы поедем в замечательный лагерь Бойз-клуба, если еще один месяц, еще одно лето не будет войны... ведь я исхожу не из абсолютной херни... вот так я измерял, сколько мне еще нужно в будущем... ведь одно увязывается с другим... всякий раз либо намечалось путешествие, либо предстоял сезон в каком-нибудь спорте... что-то, стоящее надежд, а потом, ну ладно, пускай сирены затягивают песнь смерти.

Но это не есть нечто оставшееся в прошлом и навсегда решенное. Ни фига подобного. Это порождено, как я сейчас начинаю понимать, страхом... и отлично работает... этим успешно пользуются. И до сих пор я именно так смотрю в будущее, только меня больше ни хера не волнуют поездки в летний лагерь или грядущие через две недели матчи. Сейчас меня заботит нечто большее... успею ли я закончить стихи, наметившиеся у меня в голове? Успею ли научиться писать так, как знаю, что могу? А мои дневники? Или Вьетнам уничтожит меня, нажав кнопку? Ведь сейчас главное— стихи... а кнопка все еще существует, ждет...

Вечером отправился отрываться на гулянке в здешнем баре, где отвисают старшие братья всех моих городских корешей. Нас там, разумеется, не ждали, ведь мы несовершеннолетние, но один чел торгует неотличимыми от настоящих фальшивыми военниками, и мы дружно набухались в сиську. Вечерину устроили в честь старшего брата Блюбоя по кличке Челюсть, который утром попал в зубы армейской машины. Блюбой и Челюсть — самые упертые в этом жлобском квартале, и они вечно на меня выебываются за то, что я против войны, но я все равно пришел, поскольку в округе больше ничего интересного не намечалось. Короче, после того, как все вмазали по полдозы, папаша Челюсти осторожно выключает музыкальный автомат, прокрадывается на середину и предлагает всем хором грянуть «Денни-боя» (настоящее имя Челюсти). И вот мы затянули эту хуйню, и на середине всеобщего пения Челюсть в слезах бросается к папаше, стискивая его в объятиях, потом повторяет тот же душещипательный спектакль со своим братцем. Трогательнее сцен я не видал, остальной бар тоже. Потом толпа перешла к «Моя страна, это о тебе», «Америке» и так далее и тому подобное... Оди Мёрфи никогда подобного не видел, а я застыл на месте, пытаясь убедиться, что это мне не снится. Но тут Жирный Эдди меня просветил, сообщив, что Челюсть забирают всего на шесть месяцев, служить он будет на Стейтен-Айленде, и ближе его к Вьетнаму не подпустят. Нас разобрал такой ржач, что некоторые даже перестали петь и заинтересовались, в чем дело. Пример семьи, умеющей сделать слона из навозной мухи, — таков смысл сцены. Во дают, а ведь, судя по происходящему, вы бы предположили, что несчастному парню по кличке Челюсть придется убивать председателя Мао из водяного пистолета. Но, с другой стороны, я рад, ведь лопухи вроде него вечно проигрывают бой.

Только что приехали в один городок для участия в весьма зрелищном Национальном Баскетбольном Матче Всех Звезд среди страшеклассников. Городок, кстати, называется Вашингтон. Я, так вышло, ехал вместе с Бенни Гринбаумом (печально известным голубым скаутом из знаменитого Университета Мидуэст), и этот педрила играл моими волосами всю дорогу. По пути мы три раза останавливались в «Говард Джонсон»[24], но я так и не наелся. Наша команда в довольно унылом состоянии; нас обещал встретить Ларри Ньюхолд на углу 116-й и Ленкса, но так и не появился. Я не особо расстроился, поскольку теперь я буду защитником в стартовой пятерке. Бенни предложил мне жить с ним в одной комнате по 25 баксов за ночь, я почти согласился, но тренер Джо Слэпстик велел ему уебывать в другой мотель. Взамен меня поселили с гондоном Бобби Беллумом. Этот жалкий урод пришел загружаться в фургон вместе со всем семейством. Меня он терпеть не может, но стал делить со мной комнату, потому что папочка запретил ему спать с черными, а кроме меня белых нет.

На вечер запланировали просмотр увлекательных фильмов с прошлогодними матчами, но я решил на него забить. Мы вместе со светлокожим негром Бэксом Портером вылезли через окно его комнаты и смотались в черный район города. Портер играет классно. Однажды я видел, как он достал серебряный доллар со щита, несмотря на свои всего-навсего 6 футов 5 дюймов росту. И сам он отличный парень, познакомил меня со своей очень красивой чернокожей подружкой. Она сказала, что ей очень нравится мой длинный хаер, а я сообщил, что я утонченный человек искусства и пишу изысканные белые стихи. Она спросила, знаю ли я, кто такой Аллен Гинзберг. Я отвечал, что все в Нью-Йорке знают, кто такой Аллен Гинзберг. Не очень образованный Бэкс счел Гинзберга очередным голубым баскетбольным скаутом еврейской национальности, типа Бенни Гринбаума. Офигительно погуляли. Вернулись к себе только около двенадцати и нас ждал разъяренный Джо Слэпстик. Заявил нам, что не выпустит нас на игру, до которой оставалось два вечера, даже запасными. Херня. Мы оба знаем, что будем в составе. В команде просто некого выставлять вместо нас. А впрочем, на хуй вообще игра. У меня с собой куча наркоты после знакомства с тем милым черножопым районом. Слэпстик приказал нам принимать душ и на боковую. Мы раздули по два косых в душевой и вернулись в мою комнату. Бэкс вломил пиздюлей Беллуму за стукачество тренеру о нашем опоздании, я прочел «Музыку» Фрэнка О'Хары и стал размышлять об отеле «Плаза». Это стихотворение всегда напоминает мне отель «Плаза».