Книга Заявление о любви - Катажина Грохоля

— Слышу, — деревянным голосом отвечает Марта.

— Не думала, что это так ее заденет. Я люблю гулять под дождем… Пошла бы сейчас гулять… Идешь себе в калошах, звук хлопающий раздается… и слышно, как по веткам: кап, кап… Во мгле становится заметна паутина. После дождя видно, как паук плетет ее прямо перед твоим лицом. Фу! — произносит она с содроганием.

— Ты преувеличиваешь.

Но Ивона словно не слышит возражения:

— В ясный день невозможно это увидеть, а после дождя видно. Так хочется на это посмотреть…

Марта решительно ставит бокал на столик.

— Думаешь, было бы лучше оказаться сейчас в холоде, с паутиной на губах, с мокрыми ногами…

Глаза Ивоны закрыты.

— А капли: кап, кап, как из капельницы…

— Капли: срап, срап…

— Ненавидела выходить на прогулки. Три, четыре, Лежебока! А сейчас гулять! Словно собаке. Петр был такой… правильный. Это полезно, Лежебока! Ну-ка давай, Лежебока! На три, четыре. Перед обедом нужно гулять, чтобы появился аппетит, после обеда — чтобы еда поскорее усвоилась. Полезно! — Ивона смеется, потом мрачнеет. — А сейчас я бы пошла…

— Ночью? — Марта реалистка. Ивона оживляется:

— Точно! Я однажды на спор пошла. Ночью. На кладбище… Темно было. Кипарисы — как люди. А помнишь, как под Краковом мальчишки поспорили, что один пойдет ночью на кладбище и в доказательство того, что был там, вобьет гвоздь в могильный крест?

— Нет.

— Ну, вбил гвоздь, как вдруг его что-то сильно схватит… — Ивона быстро берет Марту за юбку и сильно тянет. Марта подскакивает, а Ивона смеется. — Вот и он так испугался! И умер от страха! Может, это выдумка… Он курткой за гвоздь зацепился…

— Действительно, ужасно забавно. — Марта отодвигается от Ивоны.

— Так вот, пошла я на кладбище. — Ивона потягивается и закрывает глаза. — Ты знаешь, я думала, что умру от страха, хотела вернуться…

Наверное, не хотела.

— Ты? — В голосе Марты звучит вызов. — Ты, наверное…

— И вдруг я услышала позади чьи-то шаги. Кто-то меня оберегал. Я знала, что была не одна… А все считали, что я смелая… Можешь что-нибудь сделать со светом?

Свеча начинает дрожать. Фитиль падает в растопленный воск. Марта склоняется над свечой и двумя пальцами пытается вытащить горящий фитиль.

— Я пока не могу ее погасить…

— Люблю свечи, мне хотелось бы, чтобы было много свечей… — Ивону клонит ко сну. Марта облизывает обожженные пальцы. — Ну, теперь твоя очередь, рассказывай, наверное, с тобой тоже случалось что-нибудь страшное, когда ты была маленькой… о чем никогда никому не рассказывала, но…

— Спустились мы как-то в сточный канал. После просмотра «Канала» Вайды. Знаешь, рядом с Центральным вокзалом?

Ивона оживляется:

— Знаю.

— Ну, спустились мы туда с Гжешком. А дурачок Котва закрыл люк и сказал, что нас не выпустит и что нас крысы съедят, если мы не дадим ему по червонцу.

— Никогда в жизни не спустилась бы в канал!

— Но Котва потом открыл люк. Без всяких червонцев. Натерпелись мы тогда страху. Молодые, глупые…

— Знаешь… Вот дерьмо…

— Тебе действительно необходимо… Это некрасиво… — Марта неодобрительно качает головой.

— Да. Жизнь такая короткая… Дерьмо… А люди совершают так много ненужных, идиотских поступков…

— Ты о Франции говоришь? — Нет, больше не стоит делать Ивоне замечания, решает Марта. — Жалеешь, что уехала?

— Сама не знаю, что говорю. В общем… Я в туалет хочу… Нет, наверное, не жалею. Столько людей уехало в восемьдесят первом… Идем?

— Э… Может, не…

Ивона хватает Марту за волосы:

— Пожалуйста, Марточка, проводи меня в ванную… Марта сопротивляется:

— Ну не знаю…

Ивона, пошатываясь, встает с постели. Марта берет ее за рукав, поддерживает.

— Ты, наверное, пьяна. Ивона утвердительно кивает:

— Это не исключено.

Держится за Марту. Обе выходят из комнаты.

Ночь

Новая свеча белая и длинная. Воск из догоревшей свечи пролился из подсвечника на льняную скатерть. Марта достает из пачки сигарету, зажигает ее, затягивается и откидывается на подушку рядом с Ивоной.

— Не открылась тебе эта удивительная страна за столько лет?

Ивона мгновение молчит.

— Как раз наоборот — нет в ней ничего удивительного. Да и что значат какие-то двадцать лет по сравнению с вечностью… Тебе не повредит сигарета? Ведь ты бросила?

— Не философствуй. — Марта поднимает руку с сигаретой и рисует перед собой круги. — Не думаю. Я не буду курить. Знаю.

— Дай Бог. Вечность опасна… Ты боишься смерти?

— А кто говорит о смерти? — Марта рассматривает свои ладони.

Дым обволакивает комнату.

— Я. Но не о смерти, а о страхе смерти. Марта решается:

— Когда отец был в больнице, я его спросила, боится ли он… А он сказал, что нет. Что он утратил вкус к жизни. И он так сказал, что я даже почувствовала эту утрату… Может, он боялся…

Ивона тут же подхватывает:

— Люди — странные существа. Не могут признаться в том, что боятся… Жаль, я не была с родителями… когда… они умирали… Все хотят правды, но только с условием, что эта правда им понравится… Ты меня любишь? Только скажи правду. Конечно, я люблю тебя… Ты мне не изменял? Никогда. Я буду жить, доктор? Я все вынесу, если это правда… если я буду жить… Меня устраивает такая правда… Как ты считаешь? — Последняя фраза Ивоны повисает в воздухе.

Марта поднимается на локте и гасит сигарету. Она сильно ее придавливает, чтобы окурок не догорал в пепельнице, как бычки Ивоны.

— Не знаю. — Ее маленькие пальцы сжимают окурок снова и снова.

Ивона замолкает. Может, вот-вот уснет — уже поздно.

— Ты видела Сарановича?

Этот вопрос пронзает Марту насквозь.

— Нет. Он уехал. Я тебе уже говорила, что он уехал на две недели.

— Ему хорошо. — Медленно, сонно произносит Ивона. Наверное, сейчас уснет. — Больше нет шампанского?

Не уснула. Марта наклоняет бутылку — с горлышка свисают две капли.

— Мы все выпили.

— Тогда налей мне кока-колы. — Повелительный тон действует на Марту, как красная тряпка на быка, но она сдерживается и вытаскивает из-под кровати бутылку.

— У меня такое впечатление, что…

Не нужно этого говорить. Лицо Ивоны становится злым.

— Я тебе не плачу за высказывание впечатлений, черт побери! Налей!