Книга Калямбра - Александр Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чушь потому что…
Жаль, что подводник не мечет икры. А как было бы хорошо! Представьте себе: сначала самка своим длинным яйцекладом делает для страны большое и нужное дело, а потом появляется самец, поливающий все это своими молоками. И – тысячи икринок, тысячи.
А сколько было бы новых подводников!
А подводных династий сколько бы было!
И никаких забот. Нужны подводники – да вон же они, чудный корень, – конвейер, икринка к икринке.
Конечно, пришлось бы где-нибудь на юге построить садки – неглубокие, полные солнечной зелени, легко прогреваемые ванны (конечно, пришлось бы), но все это невыразительные мелочи перед лицом такой значительной государственной проблемы, как икрометание подводников.
А как было бы хорошо: для каждого подводничка, даже для самого мелкого и неприветливого, обязательный летний отпуск.
И всей семьей под наблюдение врачей. Представляете? Жарко, и ты не в лодке, а в ванне, на юге, на нерестилище;
ласковый легкий ветерок; доносится зов недалекого моря (плеск), и вокруг все врачи и врачи – порхают; еда на выбор, умоляющие крики: «Съешьте это, не шевелясь!» – или: «Съешьте то!»
И куча процедур.
Куча «до» и куча «после».
А сами процедуры ненавязчивы, ненатужны и выполняются играючи.
Правда, все время «хорошо» у нас быть не может, и скоро за дело бы взялись селекционеры – эти друзья природы – и сдвинули бы нам период икрометания на декабрь, и стали бы подводнички метать это все в декабре; но те времена наступили бы не скоро, и на наш век был бы обязательный летний отпуск, и чтоб всей семьей, к морю, на юг, в ванну, и яйцекладом – икринка к икринке…
Север Крайний – Амдерма.
Это место такое сахарное.
Название этого места все тянет произнести, отделяя первый слог, но это будет неправильно.
Зимой минус сорок, и кожу на роже ветер легонько снимает с помощью очень твердой ледяной крошки.
А собаки там величиной с годовалого тигра – мелких ураганом относит.
И блохи на них не водятся по той же причине.
Военный аэродром. Техники готовят истребители к вылету. Молодой лейтенант группы СД – самолетных двигателей – увлеченно работает, что-то там вдохновенно крутит. К нему неторопливо подходит майор Сан Саныч Штырь, инженер эскадрильи, и устало говорит:
– В штанах, случаем, не ебешься?
Когда начальство обращается к тебе с подобным вопросом, лучше осмотреть всего себя и свои дела бдительным оком, может, ты что-то упустил.
Лейтенант смутился, потом осмотрел, ничего не нашел и на всякий случай говорит:
– Так точно, товарищ майор!
Тогда майор ему уже несколько громче, с горячей настойчив остью:
– В штанах, говорю, случайно. НЕ ЕБЕШЬСЯ?
Еще один торопливый огляд себя – ну что я делаю не так, Господи?! – и блеянье:
– Так точно… товарищ майор!..
И тут майор сходит с ума – брови выше ушей:
– ГОВОРЮ, В ШТА-НА-ХХХ!!! НЕ Е-БЕ-ШЬ-СЯ? Истошный крик доведенного до крайности лейтенанта:
– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!
И тогда полное смысла замечание старшего товарища:
– А ЧТО Ж ТОГДА В РУКАВИЦАХ РАБОТАЕШЬ?!! М-да.
Надо вам сказать, что и в этот раз было минус сорок. С ветерком.
На флоте невозможно долго жить и чтоб не вспомнить про говно.
Сейчас мы про него вспомним.
Вахтенный пятого в автономке пропал. Ночью пропал, перед самым получасовым докладом насчет того, что «в пятом замечаний нет».
Напрасно центральный звал его в железных джунглях, загораясь желтым глазом лампочки переговорного устройства «каштан»:
– Пятый!.. Пятый!.. Где он ходит, зараза?… Пятый!.. – все без толку, все напрасно.
Его искали. Сначала осторожненько, не докладывая командиру, а потом доложили.
Командир немедленно прибыл в центральный и обозвал всех «тихушниками»:
– Вы все тихушники! Вы втихаря все делаете! Гадите тишком! А того не понимаете… – командир говорил еще целую минуту, потом объявили тревогу и поискали еще минут двадцать – никого.
Командир вызвал в центральный командира подразделения, который к тому же был еще и командиром того самого пятого отсека.
– Где ваш личный состав?!! – спросил командир.
– А я откуда знаю! – был ему немедленный ответ.
И тут командир взорвался:
– Да вы вообще никогда ничего не знаете! Гляньте на себе, гляньте! Потому что спите на ходу! Вас и сейчас подняли с койки последним! Небось, и не знали даже, почему объявили тревогу? А? Не знали? Да? Не знали? Вот! Где может быть вахтенный пятого?
– Не знаю!
– А вы узнайте! Вы разберитесь! Для начала! Надо же когда-то начинать! – сказал по-нехорошему успокоившийся вдруг командир.
И командир подразделения, резко хрюкнув, отправился в отсек. По дороге он все-таки окончательно проснулся и разбушевался:
– «Где ваш личный состав?!!» (Где, где? В треугольной бороде! Под складками! Сразу влево и на ощупь! Там он и висит! И всегда висел! Где? В говно упал! Утонул там!) – он перелез, в конце концов, в свой любимый пятый отсек. – Где эта зараза?!! Звезда с ушами! Гиперболоид инженера Харина!..
Из гальюна пятого отсека никто не выходил. А многим, по тревоге, хотелось. У гальюна даже выстроилась очередь.
– Эй! – кричала очередь и стучала в дверь. – Умер там, что ли? Или веревку проглотил?!!
Дверь гальюна открылась наконец, и из нее вышел.
…Вахтенный пятого зашел в гальюн и взобрался на дучку поудобней.
«До доклада еще далеко, сейчас наделаем чего-нибудь и на докладик», – думалось ему. И он наделал. Осталось только встать и нажать на педаль. А что, если вставая, нажать?
Так он и сделал: вставая, нажал. И нога соскочила. Он рванул вверх, чтоб увернуться от подлетевшего, как в цирке, говна, но не удержался, оступился, и нога опять попала на педаль и опять соскочила.
Со стороны могло показаться, что вахтенного просто подбрасывает на унитазе (просто подбрасывает). Одновременно его всякий раз обдавало говном.
Он решил тут же помыться и все застирать, не выходя из помещения.
И вот когда дверь гальюна пятого отсека в результате открылась, и из нее вышел застиранный вахтенный пятого. Он вышел и обалдел. Он не слышал тревоги, он не слышал команд, он даже стуков в дверь не слышал, работая. Он думал, что все спят.
