Книга Познать женщину - Амос Оз

— Ну, как ты себя чувствуешь?

Молчание.

— Тебе немного лучше? Я записал тебя к доктору Литвину. На четверг, на два часа. — Молчание. — А Нета прибыла к самому звонку. Я проскочил два светофора, чтобы успеть вовремя.

— Ты обидел свою мать, Иоэль, — заговорила Авигайль, — а теперь стараешься загладить вину. Но слишком поздно и слишком мало. Мать твоя — человек чувствительный и не очень здоровый. Похоже, одного несчастья тебе недостаточно. Подумай хорошенько, Иоэль. Пока не поздно. Подумай хорошенько, и, может быть, ты постараешься вести себя иначе.

— Что за вопрос, — сказал Иоэль. — Разумеется.

— Вот. Ты весь в этом. Хладнокровный. Ироничный. Сохраняющий полное самообладание. Именно этим ты ее и прикончил. И так ты похоронишь всех нас, одного за другим.

— Авигайль… — только и произнес Иоэль.

— Ступай-ступай! — теща уже не могла остановиться. — Я ведь вижу, что ты торопишься. Рука твоя уже на ручке двери. Не опаздывай из-за нас. А она тебя любила. Может, ты этого не заметил, или тебя забыли известить, но она любила тебя все эти годы. До самого конца. Простила тебе даже трагедию Неты. Все тебе прощала. Но ты был занят. Ты не виноват. Просто у тебя не было времени. И поэтому ты не обращал внимания ни на нее, ни на ее любовь, пока не стало слишком поздно. Вот и теперь ты спешишь. Ну и ступай себе. Что тебе делать в этом доме престарелых? Иди. К обеду вернешься?

— Может быть, — обронил Иоэль. — Может быть. Не знаю. Посмотрим.

Внезапно его мать нарушила молчание. Голос ее был негромок; чувствовалось, что она старается подобрать нужные слова и обращены эти слова не к нему, а к Авигайль:

— Не начинай снова. Мы уже достаточно наслушались от тебя. Ты все время ищешь, как бы причинить нам боль. За что? Что он такого натворил? Кто сам запер себя в башне из слоновой кости? И не позволял другому входить? Так что оставь Иоэля в покое. После всего, что он сделал для вас. Перестань отравлять всем жизнь. Будто ты одна хорошая. В чем дело? Мы не соблюдаем траур в достаточной мере? А ты соблюдаешь траур? Кто первым делом отправился стричься, делать маникюр и наводить красоту? Еще до того, как успели поставить памятник на могиле? Так что помолчи. Во всей стране не найдется мужчины, который делал бы по дому хотя бы половину того, что делает Иоэль. Он старается вовсю. Заботится. Не спит по ночам, как и некоторые другие не сплят…

— Не спят, — поправила Авигайль. — Говорят «спят», а не «сплят». Я принесу тебе две таблетки валиума. Они помогут тебе. Они помогают успокоиться.

— До свидания, — попрощался Иоэль.

Авигайль остановила его:

— Погоди-ка. Подойди ко мне. Дай я поправлю твой воротничок, если ты отправляешься на рандеву. Да причешись хоть немного, а то ни одна из них не согласится даже глянуть в твою сторону. Вернешься к обеду? К двум часам, к приходу Неты? А может, ты привезешь ее из школы?

— Посмотрим.

— А уж если задержишься у какой-нибудь красавицы, то, по крайней мере, позвони, предупреди. Чтобы не пришлось зря ждать с обедом. Просто не забывай, в каком состоянии твоя мать, и физическом, и душевном. Постарайся не прибавлять ей забот.

— Да оставь ты его наконец в покое, — вступилась Лиза, — пусть возвращается когда захочет.

— Вы только послушайте, что она говорит этому пятидесятилетнему мальчику, — насмешливо заметила Авигайль, и на лице ее при этом были написаны готовность к добру и всепрощению.

— До свидания, — повторил Иоэль.

В то время как он выходил, Авигайль продолжала говорить:

— Очень жаль. Как раз сегодня утром мне нужна была машина: я хотела съездить и отдать в починку твою электрогрелку, Лиза. Она всегда помогает тебе при болях. Ну, не беда, я схожу пешком. А может, прогуляемся вместе? Или я просто позвоню господину Кранцу и попрошу, чтобы он меня подбросил. Золотой парень. Конечно же, он с удовольствием отвезет и привезет меня. Смотри не опоздай. Пока. Ну, что же ты застрял в дверях?

XXI

Под вечер Иоэль босиком ходил из комнаты в комнату, держа в одной руке радиоприемник (Ицхак Рабин как раз давал интервью), а в другой включенную электродрель, за которой тянулся длинный шнур, соединяющий ее с розеткой. Иоэль высматривал, куда бы еще вонзить сверло, что еще можно подправить и улучшить. И тут в коридоре зазвонил телефон. Это снова был Патрон:

— Как здоровье? Что новенького? Не нужно ли чего?

Иоэль ответил, что все в порядке, ничего не нужно, спасибо. И добавил:

— Неты дома нет. Вышла. Не сказала, когда вернется».

— Ну зачем нам Нета? — рассмеялся телефонный собеседник. — Что нам, не о чем уже и поговорить?» И сменив тон, словно легко переключив скорость, повел речь о том, чему были посвящены заголовки всех газет, — о новом политическом скандале, грозившем свалить правительство. Воздержался от изложения собственной точки зрения, но виртуозно очертил суть разногласий. По обыкновению, с одинаковой доброжелательностью представил противоречащие друг другу позиции, раскрывая присущую каждой из них истину и глубину. И наконец его отточенная логика свела все, что может произойти, к двум открывающимся возможностям, одна из которых — первая ли, вторая ли — просто неизбежна…

Так продолжалось, пока Иоэль окончательно не потерял надежды понять, чего же все-таки от него хотят. И тогда Патрон вновь сменил тон и с необычной теплотой в голосе поинтересовался: не желает ли Иоэль заскочить завтра в отдел на чашечку кофе? Есть там несколько добрых друзей, «истосковавшихся по нему, жаждущих испить из источника его мудрости». И может статься — кто знает! — может статься, Акробат надумает, пользуясь случаем, задать Иоэлю парочку вопросов. По поводу одного старого, быльем поросшего дела, которое некогда было в замечательных руках Иоэля, да вот до сих пор еще не закрыто. Как бы там ни было, один-два вопроса гвоздем засели в голове Акробата, и только с помощью Иоэля можно вернуть ему покой. Короче, все будет очень здорово и уж точно не скучно. Завтра, около десяти. «Ципи принесла потрясающий пирог собственного изготовления, и я тут сражался как тигр, чтобы его не уничтожили сразу весь, а оставили тебе пару кусочков назавтра. И кофе за счет хозяев. Придешь? Немножко поболтаем? И может, откроем новую страницу?»

Иоэль поинтересовался, должен ли сделать вывод, что его приглашают на допрос. Но это предположение было немедленно опровергнуто. Заслышав слово «допрос», Патрон издал такой страдальчески потрясенный возглас, какой мог вырваться разве что у старушки, жены раввина, остолбеневшей от нецензурного ругательства.

— Фу! Как тебе не стыдно! — вскричал Патрон. — Тебя всего лишь приглашают, как говорится, на семейные посиделки. Ну да ладно. Мы несколько обижены, но прощаем. И никому не расскажем об этой твоей обмолвке. «Допрос»! Все, я уже забыл! Даже электрошокм не заставит меня вспомнить. Не беспокойся. С этим покончено. Ты этого не говорил. Наберемся терпения. И терпеливо подождем, пока ты сам не соскучишься. Не станем тормошить и будить тебя. И уж конечно, не будем держать зла. И вообще, Иоэль, жизнь слишком коротка, чтобы таить обиды. Брось! Подул ветерок — и нет его. Короче, если захочешь, заходи к нам завтра выпить кофе в десять утра, чуть раньше, чуть позже — не имеет значения. Когда тебе будет удобно. Ципи уже в курсе. Приходи прямо в мой кабинет, и она введет тебя без лишних расспросов. Я ей так и сказал: Иоэль имеет право свободно входить ко мне во все дни его жизни. Без предварительного предупреждения. Днем и ночью. Нет? Ты предпочитаешь не приходить? Что ж, забудь об этом телефонном звонке. Только передай Нете мой нежный привет… Не имеет значения… Вообще-то мы хотели увидеть тебя у нас завтра утром главным образом для того, чтобы передать тебе привет из Бангкока. Однако нечего толочь воду в ступе. Пусть будет по-твоему. Всего хорошего.