Книга Под знаком рыб - Шмуэль Агнон

2

Иду я по проулку, иду и вдруг вижу, что какой-то старик стучит в окно изнутри. Я присмотрелся и увидел за стеклом доктора Неемана. Я с радостью бросился к нему. Доктор Нееман — человек очень умный, и его слова мне всегда интересны, недаром, видно, его зовут Иекутиелем — говорят, это было одно из имен Моисея. Я бросился к окну, но как только подошел, лицо доктора Неемана исчезло. Я стал всматриваться в глубину комнаты, но тут он сам вышел из дома, подошел и поздоровался со мной. Я ответил ему приветствием, предвкушая, что сейчас снова услышу его мудрые речи. Но он спросил только, как мои дети и жена.

Я вздохнул и сказал:

— Ваш вопрос напомнил мне о самом неприятном. Они все еще за границей и хотят вернуться в Страну.

Он спросил:

— Если хотят, почему же не возвращаются?

Я снова вздохнул и сказал:

— Да вот, затянулась отлучка.

Он сказал:

— Эта ваша отлучка от лукавого. — И начал объяснять мне: — Отлучка эта — от вашей лености, из-за которой вы не отдаетесь всей душой тому, чтобы ускорить их прибытие, вот и маются ваши жена и дети на чужбине без отца и мужа, а вы сами маетесь здесь без жены и детей.

Я молча понурился, а потом поднял голову и посмотрел на него снова, не скажет ли он мне что-нибудь в утешение. Но увидел, что его губы чуть приоткрыты, словно на них застыл недосказанный упрек, а величавая, тронутая сединой борода так и ходит, сминаясь, волнами, точно Великое море во гневе своем. Я пожалел, что вызвал его недовольство, вынудив заниматься такими мелочами, и, сообразив это, тотчас перевел разговор на его книгу.

3

Относительно этой книги давно уже ходили разные толки. Одни специалисты утверждали, что все в ней написанное доктор Нееман записал под диктовку некого господина (имя которого, однако, не называлось), сам же он не прибавил и не убавил ни слова. То же самое говорил и сам Нееман. Но другие доказывали, что все было иначе и что Нееман сам сочинил эту книгу, а потом приписал свои слова тому загадочному господину, которого никто на свете и в глаза не видывал.

Здесь не место разъяснять суть этой книги. И все же я должен сказать, что с того дня, как она стала широко известна, мир немного переменился к лучшему, ибо кое-какие люди несколько улучшили свое поведение и изменили свою врожденную природу, и появились даже такие, которые всей душой стали стараться вести себя так, как написано в этой книге.

Надеясь доставить удовольствие доктору Нееману, я стал восхвалять его сочинение, сказав, что все признают огромное значение этого труда и сходятся в том, что равного ему не найти, но он вдруг отвернулся от меня и вошел обратно в дом, оставив меня одного на улице.

Я стоял и мучился сожалением и раскаянием из-за того, что ему наговорил.

Он, однако, недолго гневался. Когда я уже собирался уйти, он вдруг снова вышел из дома и протянул мне связку писем с просьбой отнести их на почту и послать заказными. Я спрятал письма во внутренний карман и прижал руку к сердцу в знак того, что он может на меня положиться.

4

По дороге встретилась мне синагога, и я зашел туда для вечерней молитвы. Солнце уже закатилось, но служка все еще не зажигал свечи. Поскольку то были дни траура по законодателю нашему Моисею[23], люди не читали Тору, а просто сидели, разговаривали, пели и ждали положенного часа. Снаружи уже появились первые звезды, но внутри все еще царила полная темнота. Наконец служка зажег свечу, все встали и произнесли вечернюю молитву. Потом прочитали молитву, которая отделяет субботу от будних дней, и я вышел, чтобы отправиться на почту.

Все продуктовые лавки и другие магазины на улицах уже открылись, и повсюду люди толпились вокруг киосков с газированной водой. Я тоже хотел было освежиться стаканом газировки, но так как спешил отправить письма, то отказался от этой мысли.

Однако теперь мне начал докучать голод. Я подумал, что стоило бы сначала поесть, но едва лишь свернул в сторону ресторана, как тотчас решил сначала все-таки послать письма, а уже потом заняться едой. Решил, и тут же мне пришло в голову: знай доктор Нееман, что сегодня я еще ничего не ел, он бы наверняка послал меня раньше утолить голод. Я снова повернул и зашагал обратно, в сторону ресторана.

Не успел я сделать и нескольких шагов, как у меня разыгралось воображение. И что только мне не привиделось! Вдруг предстала передо мной постель больного, и я подумал — вот лежит где-то тяжело больной человек, и сообщили о нем доктору Иекутиелю Нееману, и тот прописал ему спасительное лекарство, — стало быть, я обязательно должен поспешить, чтобы как можно быстрее доставить этот рецепт на почту. Я повернулся и торопливо пошел в сторону почты.

Пошел — и вдруг остановился как вкопанный, и думаю: неужто нет никаких других врачей, кроме доктора Неемана? А если даже и так, то где гарантия, что это его лекарство поможет? А если даже и поможет, разве из-за этого нужно морить человека голодом, если он целый день ничего не ел? И тут ноги мои отяжелели, точно камни, и я окончательно застыл на месте, ни туда, ни сюда, потому что сила моего воображения не позволяла мне идти в ресторан, а сила моего здравого смысла не давала мне идти на почту.

5

И поскольку я застыл на месте, у меня появилось время трезво обдумать свое положение, и я начал взвешивать, что же все-таки важнее сделать первым делом и что потом. И, подумав, пришел к выводу, что раньше всего нужно все-таки поесть, потому что я голоден. Я опять повернул в сторону ресторана и пошел как можно быстрей, чтобы мне не успела прийти в голову другая мысль, ведь человеческие мысли имеют свойство менять человеческие действия. А для того, чтобы эта другая мысль не отвлекла меня от принятого решения, я придумал замечательную уловку — стал представлять себе разные вкусные блюда, которыми славился этот ресторан. И мысленно уже увидел, как сажусь, и как ем, и как наслаждаюсь. На сей раз сила воображения пришла мне на помощь — она вызвала перед моим мысленным взором множество всякой снеди, куда больше того, что обычный человек способен съесть и выпить за один прием, и даже позволила мысленно отведать от каждого из этих блюд и отпить от каждого из бокалов. Самые благие помыслы были у него, у моего воображения, но что за радость голодному, когда ему мысленно показывают всевозможные блюда, а в действительности не дают ими насладиться? Возможно, во сне такое пиршество и может удовлетворить человека, но, проснувшись, он этим вряд ли удовольствуется.

За всеми этими размышлениями я продолжал идти в сторону ресторана и даже успел представить, что и в каком порядке буду там есть и пить. И снова обрадовался тому, что вот-вот окажусь за накрытым столом и буду обедать среди симпатичных людей. И возможно, даже найду там собеседника по душе и мы с ним приправим нашу трапезу приятной беседой — из тех, что ублажают сердце и в то же время не отяжеляют душу, потому что, говоря откровенно, разговор с доктором Нееманом оставил у меня на душе некий осадок.