Книга ИнтерКыся. Дорога к "звездам" - Владимир Кунин

А еще Бармен открытым текстом сказал, что это его последнее дело — он собирается на покой и рисковать провалом операции не имеет никакого права. В этом деле завязаны такие люди, что Лысый может умереть от испуга, если Бармен назовет хоть одну фамилию! Хотя в средствах массовой информации встречает эти имена чуть ли не каждый день. Вот такие пироги, добавил Бармен.

Тем более что это он запродал моего Водилу на ту винно-водочную фирму. Он рассчитал всю операцию. Он придумал способ транспортировки — взять пачку десятимиллиметровой фанеры в пятьдесят листов и в сорока шести вырезать круг диаметром в один метр. И образовавшееся пространство забить пачками кокаина, прикрыв сверху и снизу двумя листами фанеры с каждой стороны. А уже потом запечатать эту пачку — полтора метра на полтора — в плотный полиэтилен.

Это он на всякий случай купил ту смену русской таможни, которая отправляла судно в этот рейс. Это его немецкие партнеры постараются всеми силами смягчить внимание германской таможни, несмотря на все новые веяния... Это его последнее дело, и он должен выиграть его любой ценой!

— Судя по тому, как Мой был откровенен, я понял, что Лысому никогда не остаться живым и богатым, — мудро заметил Рудик. — Как только его функции закончатся — он сразу же станет бедным и мертвым.

Ну вот я и получил недостающие звенья в этой цепи... Я только с Барменом пролопушил. Но наверное, он был слишком умный для меня.

Я внимательно слушал толстого Рудольфа, а внутри, где-то между ушей, все время билась одна и та же мыслишка, почему-то раньше не возникавшая: какого черта я с самого начала посчитал, что обязан ехать с Водилой на целый месяц в Германию, к какому-то там Сименсу? Почему мне не пришло в голову слинять с этого грузовика сразу же по приходе корабля в Киль и спокойненько остаться на судне, точно зная, что через три дня я снова вернусь в Петербург, улягусь в собственное кресло и буду безмятежно подремывать, ожидая возвращения Шуры из редакции...

Естественно, это не ускользнуло от Рудольфа. Вероятно, слишком сильно меня захватила эта запоздалая идейка.

— Послушай, Мартын, — задумчиво сказал Рудик, старательно отводя глаза в сторону. — А почему бы тебе не остаться на судне? Ведь через трое суток мы снова будем в Питере, и ты вернешься к своему Шуре. А, Мартын? Ну почему МЫ должны участвовать в ИХ делах?!

— О чем он еще говорил? — спросил я.

— Кто?

— Твой.

— А... Еще он сказал, что все это должно произойти там, где вы остановитесь на ночлег. Да, и еще он сказал Лысому, что тот может спокойно ликвидировать Твоего Водилу. В России его никто искать не станет минимум месяц. Все будут думать, что он в Германии работает на Сименса. А потом будет пущен слух, что он вообще остался за бугром. Пусть, дескать, ищут...

«Значит, это произойдет в Нюрнберге...» — подумал я.

— Оставайся, Мартын. Не глупи, — настойчиво повторил Рудик. — Вернемся домой, на Васильевский, я с тобой вместе с судна уйду. Проживу как-нибудь...

Значит, это произойдет в Нюрнберге. И он там будет совершенно один...

Я вспомнил свой недавний сон: окровавленного Водилу, плачущего Шуру за рулем грузовика... Его крик: «...бездарность!.. Он же тебя кормил!.. Он же тебе радовался, море показывал! Он же тебя называл „Кысей“... А ты?! Дерьмо ты, а не Кыся!..»

— Спасибо тебе, Рудик, — сказал я. — У меня просто даже нет слов, как я тебе благодарен!.. Ты прости меня, что я нашипел на тебя поначалу... Ни хрена ты не искалеченный. Ты даже очень, очень нравственный! Я правильно сказал это слово?..

— Правильно, — грустно подтвердил Рудик. — Ты все-таки поедешь с ним?

— Постарайся меня понять, Рудик.

И я подумал, что в этой ситуации Мой Шура Плоткин очень хорошо бы меня понял.

* * *

Ночь я провел с Дженни в ее «мерседесе». Оказалось, что накануне, когда ее Хозяйка спустилась в автомобильный трюм покормить «Свою Любимую Собачку», «Свою Маленькую Дорогую Девочку», Дженни на радостях, — тут я должен как можно точнее процитировать Дженни: «... НА РАДОСТЯХ ПЕРВОГО ПОЛОВОГО ПРИЧАСТИЯ, В ИЗУМЛЕНИИ ОТ ТОГО СЕКСУАЛЬНОГО ШКВАЛА, КОТОРЫЙ СВОИМ СЛАДОСТНЫМ ВИХРЕМ ПОДНЯЛ ЕЕ НАД ВСЕМ ТЕМ, ЧТО БЫЛО В ЕЕ ЖИЗНИ ДО ЭТОГО ИЗУМИТЕЛЬНОГО МИГА...» — при виде Хозяйки закатила такую восторженную истерику, что Хозяйка всполошилась и помчалась с ней к дежурному ветеринару при корабельном Кошачье-Собачьем интернате.

У ветеринара Дженни продолжала безумствовать. За пятьдесят немецких марок бравый российский доктор мгновенно поставил диагноз — «Нервное перевозбуждение». А еще за двадцать марок дал для Дженни успокоительное драже, которое следовало примешивать в ее пищу. И посоветовал не оставлять Дженни одну в машине. За что Хозяйка дала доктору еще пять марок.

Дженни отнесли в каюту-люкс с огромными окнами, гостиной, спальней и телевизором, и кормили уже там.

С перетраху «Маленькая Дорогая Девочка» жрала, как дворовый цепной Полкан, и аккуратнейшим образом выплевывала успокоительные таблетки. «Любимая Собачка» и не собиралась успокаиваться!

Она визжала, носилась по каюте, кувыркалась на хозяйских кроватях и один раз даже прыгнула с письменного стола на диван, прямо на голову дремлющего после обеда Хозяина. За что получила от него увесистый шлепок и такой взрыв ругани, который, наверное, был одинаково хорошо слышен и в Петербурге, и в Гамбурге...

Но Дженни, познавшая счастье секса и половой раскованности, в долгу не осталась — она юркнула в приоткрытую дверцу платяного шкафа и мгновенно написала в вечерние туфли Хозяина, чего никогда бы раньше не сделала. А потом продолжала визжать, лаять, скакать и кувыркаться как ни в чем не бывало...

Бедная добрая Хозяйка ломала голову — что происходит с ее «Обожаемой Маленькой Девочкой» и как уберечь ее от гнева главы семьи, которому фокусы Дженни так осточертели, что он пообещал выкинуть Дженни за борт.

— Ну что?.. Что ты хочешь? — пугливым шепотом спрашивала Хозяйка, прижимая Дженни к груди и покрывая ее шелковистое маленькое тельце искренними материнскими поцелуями.

А Дженни ничего не хотелось, кроме русского Кота Мартына!

В ответ она лизала Хозяйку в нос, губы, щеки и пыталась втолковать ей, что ничего слаще и прекраснее, чем то, что у нее было с Котом Мартыном, быть не может! И если бы Хозяйка хоть один-единственный раз попробовала бы сделать ЭТО не с тем Хамом, который сейчас лежит на диване, накрыв голову подушкой, а с настоящим Специалистом ЭТОГО дела, вроде ее Кота Мартына, она бы поняла состояние Дженни!..

Поэтому она просто требует, чтобы ее немедленно отнесли в автомобильный трюм, в «мерседес», который теперь Дженни воспринимает не только как средство передвижения, но в первую очередь как «ЛОЖЕ ПОЗНАНИЯ СЛАДОСТИ ГРЕХА И ПЕРВОЙ ЛЮБВИ». Естественно, это тоже цитата из Дженни. Мне б такое и в голову не пришло.

Истерика Дженни достигла апогея тогда, когда она увидела меня в ночном баре и когда этот немецкий жлоб — ее Хозяин — приказал отнести Дженни в машину. Чего Дженни, собственно говоря, и добивалась.