Книга Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

– Руэн не дикий зверь, он преданный идее интеллектуал, – объясняет Алекс, когда я интересуюсь существами, обитающими в мире, который он описывает.

Его любовь к Руэну очевидна – он защищает и его. Я уверена, что чувства Алекса к матери отчасти проецируются на воображаемого Руэна, и на то есть веская причина: Алекс не может контролировать мать, но контролирует всех этих существ.

Для психически больных обычное дело – создавать сложный выдуманный мир с четко определенными границами и сводом установок, которые выводятся из правил, действующих в реальной жизни. В данном случае это мир сверхъестественного. Алекс ни разу не упомянул ангелов, и я нахожу это любопытным. Никаких упоминаний Бога или иных сверхъестественных существ. При этом он говорит, что демоны везде, постоянно, и когда он входит в пустую комнату, она вовсе не пустая, больше похожа на паб, а демоны сидят по углам, что-то замышляют, толпятся вокруг любого человека, который оказывается рядом с ними, искушают, вводят в заблуждение, строят козни.

Когда я пытаюсь подробнее обсудить Руэна, Алекс возмущается, порой даже он теряет сознание, сидя на стуле передо мной.

Бев влетает в комнату и хватает его. Он обмякший и мертвенно бледный, и впервые за период обследования я ощущаю страх. Перебираю в памяти рассказанное им о демонах, о призраках – отгоняю страх, но он остается, не хочет уходить. И я думаю о том, насколько хрупка вера.

Через несколько мгновений Бев восклицает:

– Он очнулся! Он очнулся!

Я уже в кухне, пошла за стаканом воды для Алекса. Новый крик:

– Его сейчас вырвет!

Я хватаю тазик из раковины и бегу в гостиную, успеваю подставить его под струю рвоты, вылетевшей изо рта Алекса.

– Так-то лучше, так-то лучше. – Бев одной рукой колотит его по спине, а другой ищет в кармане мобильник.

Я опускаюсь на колени рядом с Алексом, щупаю пульс. Сердце бьется быстро, зрачки расширены.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

Он моргает, пытается сфокусировать взгляд на мне. Потом прижимает руку к груди.

– Болит.

– Где болит?

– Здесь.

Бев быстро расстегивает рубашку Алекса. Ахает, я смотрю на него и вижу три красные полосы на груди мальчика, словно ему чем-то обожгло кожу.

– Кто-то сделал это с тобой в школе? – кричит Бев, и я пытаюсь сказать ей, что отметины появились недавно, уже после моего прихода.

В голове мелькают вопросы, но тут Алекс наклоняется вперед, лицо у него бледное и напряженное. Я хватаю тазик и опять успеваю поставить его под еще один фонтан рвоты. Бев спешит в кухню, за тряпкой. Когда Алекс откидывается на спинку стула, он выглядит ослабевшим, но на губах появляется улыбка.

– Тебе сейчас лучше?

Он кивает.

– Руэн по-прежнему здесь?

Алекс оглядывается, качает головой.

Бев возвращается с влажным полотенцем в одной руке, пиджаком Алекса – в другой. Алекс что-то бубнит насчет дневника.

– Что нам делать? – вздыхает Бев.

Я оглядываю Алекса.

– Надо отвезти его в клинику.

* * *

В клинику мы едем на автомобиле Бев, осмотр в приемном отделении выявляет, что Алекс совершенно здоров. Врач не может найти никаких следов красных полос на груди, хотя мы с Бев утверждаем, что видели их.

– Может, он слишком крепко обнял себя, – предполагает врач. – К чему-то прислонился. В любом случае ни синяков, ни ожогов. Собственно, кожа чистая, никаких повреждений.

Бев поворачивается и в раздражении уходит. Я благодарю врача и кое-что записываю по горячим следам. Отмечаю, что разлука с Синди усилила тревогу Алекса, а потому пытаюсь как можно быстрее организовать их встречу. Она в психиатрическом отделении этой же больницы. Печально, но мать и сын вновь госпитализированы. Я знаю, что Майкл будет из-за этого переживать.

Как только Алекса уложили в кровать, я пододвигаю стул и задергиваю занавески.

– Где Бев? – спрашивает он.

– Пошла подышать свежим воздухом. – Она вышла из корпуса, чтобы покурить.

– У нее все хорошо?

– Она в полном порядке, Алекс. – Нет, она травится табачным дымом. – Как ты?

– Нормально. Мне нравится тетя Бев. Я давно уже ее не видел, но она такая милая. Я ее напугал?

– Она просто хочет знать, что ты в полном здравии, вот и все.

Алекс касается груди.

– Больно? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Теперь нет. Было так странно…

– Что ты почувствовал?

Алекс открывает рот, чтобы рассказать о своих ощущениях, но не находит нужных слов.

– Вроде бы страх, – наконец признает он.

– Страх?

– Могу я сейчас увидеть маму?

Я пододвигаю стул ближе и оглядываю его. Алекс был милый. Мне хочется защищать его от всех невзгод. Где-то падает чашка Петри, и по палате разносится звук ноты «си». Я уже думаю о Поппи. Ее головке с темными волосами, склонившейся над кабинетным роялем. «Я люблю тебя, мамочка».

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Для меня очень важно не допускать Поппи в наши отношения. Алекс – пациент, не проекция моей дочери. Мне ее уже не оживить.

– Алекс, я хочу задать тебе вопрос.

Он смотрит на меня.

– Пожалуйста, не надо больше спрашивать о Руэне…

– Я собираюсь отвести тебя к твоей маме. Но ты не будешь возражать против моего присутствия при вашей встрече?

Алекс сияет.

– Я увижу маму?

– Не сегодня. Но, возможно, завтра, когда ты будешь лучше себя чувствовать.

Его глаза наполняются слезами. Алекс обнимает меня и рыдает мне в шею. Я чувствую, что сейчас тоже заплачу. Его ранимость криком зовет меня, и лишь однажды в жизни я чувствовала себя такой беспомощной.

* * *

После госпитализации Алекса становится важным пересмотр методики его обследования. На следующее утро я назначаю совещание в Макнайс-Хаусе и договариваюсь о встрече с Майклом, чтобы подготовить его к тем моим предложениям, которые хочу вынести на обсуждение: я считаю необходимым поместить Алекса в психиатрический стационар.

Однако я не объясняю Майклу, почему хочу с ним встретиться, и ему, похоже, льстит это мое предложение.

– Ладно, – говорит он после долгой паузы. – Я еду на работу из Фоллс-роуд. Давайте встретимся не в столь официальном месте, как ваш кабинет.

– Тогда в вашем?

– А лучше в баре «Корона».

– Хорошо.

* * *