Книга Свет в окне - Елена Катишонок

– Трымчук Зинаида! – объявила толстая медсестра, и Зинка, махнув на прощанье рукой, скрылась за дверью.

На обратном пути хватило времени подумать обо всем сразу, хотя трудно было избавиться от вида унылых бежевых стен коридора, у которых стояли, прислонившись, ожидавшие своей очереди женщины – все в домашних халатах и тапках. Одни оживленно переговаривались, другие переминались с ноги на ногу и смотреть друг на друга избегали. Не было ни одного стула, ни даже скамейки. Интересно, все ли принесли, как Зинка, пятерку на наркоз – вдруг не нашлось пятерки, а ведь если наркоз, то… это больно? И почему в больнице наркоз не дают?

Через два дня Зинка все растолковала: наркоз просто так, «за бесплатно», не дают, хоть разбейся; откуда я знаю, почему? Небось врачам тоже жить надо, вот почему. А у кого пятерки нет, те покряхтят да поохают, не треснут. Лишь бы потом все чисто было, секешь?

Говорить Зинке было нелегко: она ела бутерброд с толстым куском ветчины и черпала ложкой баклажанную икру из пол-литровой банки, периодически откладывая ложку на перевернутую латунную крышку, чтобы поправить сползающую ветчину.

У них в комнате, как и во всех остальных, стояли четыре кровати. Одна, у самой двери, всегда пустовала. Кровать у шкафа занимала тихая девушка Даце. Известно было, что Даце приехала из деревни, работала на сборке радиоприемников и пела в заводском хоре, чем особенно гордилась. Из-за частых спевок Даце часто отсутствовала вечерами. Иногда она оставалась ночевать у тетки – та жила совсем близко от клуба. По-русски Даце говорила хорошо, но с акцентом; вероятно, из-за этого разговаривала неохотно, но Зинку это не смущало:

– Ты, мать, пой, да дело разумей: предупреждай, когда у тебя спевки. А то придешь не вовремя…

Даце заливалась румянцем, а Зинка хохотала:

– Ну ты даешь, мать! Не красней, не красней: ты в своем хоре споешься с кем-нибудь, так сама запираться будешь!

Вечерами, когда Настя ходила на лекции, Зинка запиралась со своим Толяном, или, как она называла его, говоря с другими, Анатолием. Видела Настя этого Анатолия: тощий верзила с хриплым голосом и столь немногочисленными зубами, что неловко было смотреть, как он смеется, а смеялся он охотно, в том числе и над своей беззубостью. Зато беззубый Анатолий в свои двадцать девять лет думает о будущем. Сначала, говорит, кооператив построим («правильно, Зинуля?»), а потом и зубы можно вставить. Зинка над ним трясется. Сама она не красавица: небольшого роста, коренастенькая и так плотно сбитая, что для шеи и талии пространства не осталось. Это компенсировалось быстротой движений, живым веснушчатым личиком и смышлеными карими глазами. Густые русые волосы торчат от начеса короткими острыми шипами: «Толяну нравится». Работала Зинка не на конвейере, а в заводской столовой, и гордилась этим не меньше, чем Даце своим хором. «Вот посмотришь, мать, какую я сервировочку закачу на нашу свадьбу. Все сама сделаю, я уже почти договорилась – можно будет в малом банкетном зале».

Зинка любила говорить о том, как они с Толяном поженятся, о свадьбе – у них все было решено и ничего не могло измениться, и Насте казалось, что даже дежурная в общаге знала об этих планах и потому никогда не заглядывала в их комнату во время ежевечернего рейда.

– Ну вот, – Зинка облизала ложку, – теперь хоть жить можно, а то я жуть как наголодалась: ничего есть не могла. Ты что читаешь?

– Могу вслух, – улыбнулась Настена, – слушай.

«Рыбу унесли – чудесную дуврскую камбалу. И Билсон подала бутылку шампанского, закутанную вокруг горлышка белой салфеткой.

Сомс сказал:

– Шампанское сухое.

Подали отбивные котлеты, украшенные розовой гофрированной бумагой. Джун отказалась от них, и снова наступило молчание.

Сомс сказал:

– Советую тебе съесть котлету, Джун. Больше ничего не будет.

Но Джун снова отказалась, и котлеты унесли.

Ирэн спросила:

– Фил, вы слышали моего дрозда?

Босини ответил:

– Как же! Он теперь заливается по-весеннему. Я еще в сквере его слышал, когда шел сюда.

– Он такая прелесть!

– Прикажете салату, сэр?

Унесли и жареных цыплят.

Заговорил Сомс:

– Спаржа неважная. Босини, стаканчик хереса к сладкому? Джун, ты совсем ничего не пьешь!»

После паузы Зинка спросила с интересом:

– Что за книжка?

– Голсуорси. «Сага о Форсайтах».

– Ну и имена у них у всех – язык сломаешь! Я чего не поняла: он советует котлету съесть, а потом вдруг: «цыплят унесли». Выходит, и цыплята были?

Настя пожала плечами:

– Вообще не понимаю, зачем еды столько – и рыба, и котлеты, и цыплята? «Прикажете салату, сэр?»

– А вот здесь ты, мать, не права, – строго ответила Зинка. – Нормальный ужин, и подают по всем правилам: сперва рыбу, потом мясо.

– Зачем два раза мясо? Котлеты же были, в розовых бумажках.

– Котлеты мясные – свинина там или баранина, а…

– А цыплята что – фрукты? Цыплята тоже мясо.

– Цыплята – это птица, как мясо и не считаются, потому подают отдельно. Это нам шеф-повар объяснял. Вот на нашей свадьбе я тебе полный курс обеспечу: и рыбу, и мясо, и птицу.

Зинка погрузилась в свадебные мечты, а Настена вернулась в столовую к Сомсу, где, несмотря на безукоризненную, если верить Зинке, подачу блюд, никто едой не интересовался, что можно было бы простить влюбленному нахалу архитектору, но остальные-то? Джун, конечно, переживает: Ирэн, с собственным мужем под боком, строит глазки ее жениху, милое дело.

Настя почувствовала, что хочет есть. Зря отказалась от Зинкиного лечо. Невольно сравнила сегодняшнее застолье с форсайтовским и хмыкнула про себя: что-что, а «птица» – курица с рисом – была, и крылышко было вкусное, поджаристое. И салат вкусный. «Прикажете салату, сэр?»

На тумбочке лежал том Голсуорси из университетской библиотеки – на английском. Его-то и следовало читать для подготовки курсовой работы, но какой дурак будет ползать по словарю, чтобы понять, что они там едят (вернее, отказываются есть), если книжка есть на русском? Перед встречей с руководителем надо будет, конечно, прочесть по-английски главу-другую, тем более что там кто-то еще до Насти подчеркнул трудные слова и любезно написал на полях перевод, а то иди знай, что такое asparagus, десерт или рыба?

«Сага» на русском была точь-в-точь такая же, как та, что она увидела в школьной библиотеке: толстая, в зеленом переплете с обтерханными уголками. Из трех слов названия не вызывал сомнения только предлог. Открыла наугад, пролистала несколько страниц, наткнулась на непонятный тревожный диалог, а потом целую неделю ходила, как околдованная, боясь только, что книга вот-вот кончится. Она кончилась, но ничего другого читать долго не хотелось: «Сага» не отпускала. Когда Настена пришла ее сдавать, библиотекарша обрадовалась: